Дерзкий роман

Артурс Ния

Я сошел по ней с ума, потому что она Дон.

Она грубоватая женщина-механик, которая без проблем ставит меня и всех остальных на место. Она не вписывается в мой мир подчиненных и тех, кто старается угодить людям. Я ей интересен не из-за моих денег или моего статуса. Черт возьми, она, вероятно, борется со своими чувствами из-за того, кто я такой.

Это холодная пощечина — знать, что я не могу зайти дальше поцелуев сегодня вечером. Но это так чертовски приятно, потому что уже рассвело.

И она уже обвела меня

вокруг своего мизинца.

Я приму все, что она приготовит.

Я сделаю все, что она захочет.

— Макс?

— Я понимаю. — Я провожу пальцами по ее смуглому лицу.

Она начинает дрожать. Эти порочные губы умоляют о более суровом наказании, и я как раз тот мужчина, который преподаст урок. В ее пределах, конечно.

Я беру ее нижнюю губу и прикусываю ее зубами. — Ты же не хочешь, чтобы я сожрал тебя в первую ночь, когда признаюсь в своих чувствах к тебе.

— Это не…

— Ты не хочешь, чтобы я снимал с тебя одежду, — я провожу пальцем по молнии ее шорт, — пока не убедишься, что я не просто играю с тобой. Тебе нужно подумать о дочери. У тебя нет места, чтобы дурачиться. — Я провожу большим пальцем по внутренней стороне ее бедра. — Даже если ты захочешь.

Ее тихое шипение желания вырывает из меня частичку меня, которая, как я думал, умерла давным-давно.

Мои губы изгибаются в том, что, я знаю, является первобытной улыбкой. — Отлично, росомаха. Сегодня вечером все, что мы будем делать, это целоваться. — Чтобы подтвердить это, я прижимаюсь губами к ее лбу. — Достаточно того, что ты знаешь, как я к тебе отношусь.

Ее пальцы скользят по моему затылку. — Когда именно ты начал испытывать ко мне такие чувства?

— Я не уверен. — Я щурюсь на луну. — Это было, когда ты пыталась убить человека гаечным ключом?

— Убить? — Она недоверчиво смеется.

— Или это было, когда ты пыталась дать мне пощечину в лифте? — Я втираю круги в ее бедро.

— Звучит так, будто ты неравнодушен к насилию.

Я ухмыляюсь. — Нет, я думаю, это началось с того момента, как Хиллс позвонил мне и сказал, что сумасшедшая женщина-механик заперла их в комнате и починила мою машину за десять минут, когда другие профессионалы не смогли бы сделать это за десять месяцев.

Она взмахивает густыми ресницами, и я забываю свое собственное имя. — Я довольно впечатляющая, не так ли?

— Нажми на свой собственный гудок, дорогая. Я не возражаю.

Она смеется, а потом становится серьезной.

Я смотрю на нее сверху вниз. — Что?

— Ничего.

Мое сердце бешено колотится, когда я смотрю на нее. Она не то чтобы кричит о своей любви ко мне с крыш, но и не отталкивает меня. Это начало.

— Макс. — Ее голос звучит интимно между нами. — Макс.

— Продолжай так произносить мое имя, и у меня не останется ни капли самоограничения, росомаха.

Она выгибает спину, как будто кто-то дернул за веревочку, и заключает меня в объятия. Мне приходится напрячь все силы, чтобы не дотронуться до нее и не растерзать каждый дюйм ее тела.

Ее глаза встречаются с моими.

Она улыбается.

Сирена.

Ведьма.

Может

быть, это написано у меня на лице.

Или, может быть, она пытается испытать меня.

Но я вижу, что она мне доверяет.

Она верит, что может подталкивать, дразнить и подталкивать меня. Она может стонать мне в шею со свирепостью рок-концерта. Она может провести руками по моей груди и по моему телу, как будто ей принадлежит каждый его дюйм. Она может поцеловать меня, шире раздвинуть губы и слиться своим языком с моим, атакуя меня с диким наслаждением.

И она знает, что я больше ничего не сделаю.

Я не буду засовывать руки ей в штаны и снимать с нее что-либо из одежды.

Я не собираюсь выходить за рамки темпа, который она задала.

Никогда.

Потому что я забочусь о ней больше, чем о собственной похоти. Больше, чем о своем расписании. Может быть, даже больше, чем о Stinton Group.

Я дал ей такую большую власть надо мной.

И она наслаждается этим.

Когда мы оба выдыхаемся, мы перестаем целоваться и обнимаемся на одеяле.

Я наблюдаю за ее улыбкой больше, чем за звездами, и обещаю себе, что никогда не потеряю этого доверия, если смогу…

— Говоря о Бет, о том, что ты ее дядя и все такое, я хочу тебя кое о чем спросить, — шепчет Дон, прижимая голову ко мне. — Это было около восьми лет назад, после того, как я сказала Тревору, что беременна.

Мое сердце колотится о ребра.

Лед ползет по моим венам.

— Восемь лет назад?

Она переворачивается на бок и подпирает голову локтем. — Несколько юристов постучали в мою дверь в первые дни моей беременности. Они сказали, что они из Stinton Group. Они пытались заставить меня ‘разобраться с проблемой’. Сказали, что в жизни Тревора нет места для ребенка и что для меня было бы лучше, если бы я взяла их деньги и расторгла своего ребенка. — Ее взгляд становится твердым как кремень. — Они предложили мне наличные, чтобы покончить с жизнью Бет.

В тот момент это обрушилось на меня, как тонна кирпичей.

Вот почему она ненавидит Stinton Group.

По какой-то причине я подумал, что безответственное поведение Тревора сыграло свою роль в ее ненависти. Или, может быть, это было потому, что наша компания так или иначе подставила ее семью. Я думал, что это история о бизнесе, который рушится из-за того, что мы его приобрели. Я думал, кто-то потерял работу или дом.

Я не знал, что это про Бет.

Я не знал, что это настолько личное.

У меня отвисает челюсть. Закрывается. Снова открывается.

Пульсирующий ужас проносится по моим венам и лишает меня дара речи.

— Судя по шоку на твоем лице, я предполагаю, что ты не знал об этом. — Она стискивает зубы. — Я так и знала. Это Тревор прислал тех адвокатов, не так ли? — Ее губы скривились в усмешке. — Если он когда-нибудь вернется, ему лучше держаться от меня как можно дальше.

— Почему? — Я быстро моргаю. Мое лицо бледное, как лунный свет, и я на дюйм отстраняюсь от нее.