Десантура-1942. В ледяном аду
Шрифт:
Так вона там, яма-то. Рядом с элеватором. Там, касатики, лежат. Там. Ну… Много их, много… Двое суток их туда стаскивали. А немцев? Немцев больше. Вся деревня была ими усыпана. Точно немцев больше. Точно! А горшок с медальонами – не знаю где. Ищите, ребятки, ищите…
Повернись-ко на свет!
Похож-то как… Вот как тот парень с сухарями.
Ты, поди, деда своего ищешь?
Разве?
Глаза у тебя такие же, внучок. Голубые.
Как небо.
Господь с тобой, сынок. Господь с тобой…
21
– А потом началась паника.
– В бригадах?
– Да, господин обер-лейтенант. Есть такое выражение – усталость металла. Человеческая прочность тоже имеет границы. Десантники просто вымотались. Ежедневные стычки, голод, холод, движение без конца – нервы начали сдавать. Было принято решение – эвакуировать тяжелораненых, в том числе и комиссара бригады, и начать выход к своим.
– На каком участке фронта, покажите, – фон Вальдерзее пододвинул Тарасову большую карту.
– Вот здесь, – ткнул подполковник карандашом. – Мы должны были ударить одновременно с группой генерала Ксенофонтова. Впрочем, до этих мест еще надо было добраться. А началась оттепель. Снег превратился в жидкую кашу. Шагнешь с лыж сторону – и полные валенки воды. И по-прежнему, не хватало продуктов.
– Как осуществляли эвакуацию раненых? Вы же не могли прорваться на старую базу под Опуево?
– Господин обер-лейтенант… Честное слово, я плохо сейчас понимаю, как летчикам это удавалось. «У-два» садились на поляны, просеки, разбивались некоторые, конечно. Но большинство взлетали.
– Но ведь грузоподьемность ваших «швейных машинок» очень мала! – воскликнул немец.
– Да. Один самолет поднимал двоих в кабине и двоих в грузовых люльках под крыльями. Долго ждать мы не могли, но и бросить раненых тоже не могли. Поэтому им обустроили лагерь на болоте Гладком. Там же соорудили и взлетно-посадочную полосу. Сами же двинулись на юг, в сторону линии фронта…
– Ильич, передай там… – Тарасов замялся, держа за руку тяжелораненого комиссара бригады.
Что передать? Разве можно передать словами то, что они здесь пережили и все еще переживают?
Курочкину и Ватутину нет дела до осунувшихся, почерневших, изголодавшихся десантников. Им главное – выполнение задачи.
– Передай, что бригада держится и продолжает выполнение боевой задачи.
Мачихин осторожно кивнул, а потом что-то прошептал. Тарасов не расслышал – рядом урчала мотором «уточка». Подполковник наклонился к комиссару, лежавшему на волокуше.
– Гринёв… – расслышал он одно слово.
– Нет, Ильич. Не нашелся. Мы отправили поисковые группы, но пока безрезультатно. А найдется – лично пристрелю. И товарищ Гриншпун мне поможет. Так, особист?
Особист молча кивнул.
– Товарищи командиры! Давайте быстрее! Мне еще пару рейсов надо бы сделать! – подошел высокий усатый летчик.
Тарасов присмотрелся:
– Лейтенант? Видел тебя вроде?
– Так точно, товарищ подполковник. Я вас на Невьем Мху нашел. Помните? Зиганшин моя фамилия. Вы меня тогда чаем угощали. Брусничным.
– Зовут-то тебя как, лейтенант?
– Сергеем, товарищ подполковник.
– Сережа… Ты уж аккуратнее комиссара доставь. Постарайся, – Тарасов положил здоровую руку на плечо лейтенанту.
– Не буду я стараться, товарищ подполковник. Когда стараешься – не получается. Надо – значит, надо. Доставлю, не волнуйтесь. А потом за вами прилечу.
– Что значит за мной? – удивился Тарасов.
– Ну, вы же тоже ранены, – показал летчик на перевязанную руку комбрига.
Тарасов отмахнулся:
– Ерунда! Пуля насквозь прошла. Кость не задета, нервы с сосудами тоже. Царапина!
Летчик замялся:
– А другой подполковник сказал, что есть приказ комфронта, что всех раненых командиров эвакуировать в первую очередь. Даже легкораненых.
Тарасов переглянулся с Гриншпуном:
– Какой подполковник?
– Да я перед вылетом его видел…
– Где?! – почти одновременно крикнули особист и командир бригады.
– На базе! Пока самолет загружали продуктами, я в курилке торчал. И тут смотрю, сверхсрочник садится…
– Кто? – не понял Гриншпун.
– Ой, простите… «Р-5», самолет такой. Мы его «сверхсрочником» называем. Сильно стар, дедушка. Но летает. Я узнать пошел у летчика – что там да как. А оттуда бойца выгружают. Он на всех матом ругается, шипит – особенно, когда рукой пошевелит. Потребовал срочно ко врачу, а потом в штаб фронта его доставить. Назвался подполковником… Как же его…
– Гринёвым? – воскликнул Тарасов, играя желваками.
– Точно. Гринёв. Вот он и сказал про приказ. Товарищи командиры… Мне лететь пора…
– Грузите комиссара! – приказал Тарасов своим бойцам. – А ты, лейтенант, вот что передай – я эвакуироваться не буду. Выйду, как планировалось. Вместе с бригадой.
Летчик пожал плечами:
– Настаивать не буду. Мое дело маленькое, я ведь просто извозчик…
– Ну вот, извозчик, запрягай свою кобылу и вперед!
Тарасов снова наклонился к Мачихину:
– Удачи, Ильич!
Потом осторожно пожал ему кончики пальцев.
Потом отошел в сторону, кивнув Гриншпуну:
– Дезертировал Гринёв? Как думаешь, особист?