Десантура-1942. В ледяном аду
Шрифт:
Молодой медведь – да какой там медведь? Так, медвежонка, всего первую зиму отночевавший, сидел и бережно баюкал правую переднюю лапу, висящую на сухожилиях.
Баюкал и плакал. Слезы на его морде смешивались с кровью – такой же красной, как у человеков. Морда была глубоко поцарапана осколками какой-то круглой железной штуки, на которую медвежонка ненароком наступил. Он раскачивался из стороны в сторону и время от времени взревывал, словно жалуясь небу на боль.
Вдруг он почуял чужой запах. Страшный какой-то запах. Не медвежий. Он привстал, но тут же снова
Первый поднял палку, приложил к плечу.
Медвежонка пошел навстречу существу, стараясь напугать его молодыми зубами. Лапу он все так же баюкал. Было больно.
Вдруг откуда-то слева что-то громыхнуло, у существа разлетелась голова, в воздухе запахло кровью и…
И мишка, смешно ковыляя на правую лапу, побежал дальше, дальше вдаль, до безумия, до расстройства живота, боясь всего на свете, а особенно этих существ, раскидавших по лесу боль, смерть и страх.
Мишка так и не узнал, что все, кто его напугал, упали убитыми на прогалинке, смешав свою кровь с его. Он пробежал всего лишь сто метров и подорвался на мине снова. На этот раз – смертельно.
А еще через полчаса трое десантников, с лихорадочно блестевшими глазами, свежевали тушу молодого медведя.
– Ну ты молодец, Гриш! Как немца завалил! С одного выстрела! – восхищался черноокий рядовой Багиров.
– Мишка помог, Вагиз! Немцы на него отвлеклись, – ответил ему рядовой Гриша Невстроев, командир отделения второй роты третьего батальона. – Да и вы быстро сообразили! Молодцы! Тремя очередями четверых вальнули! А ну, помоги!
Бойцы с трудом перевернули тушу медведя.
– Ты где так резать зверя научился? – облизнул сухие губы тоже рядовой Петя Черепов.
Впрочем, все трое были рядовыми.
Оставшиеся в живых сержанты уже командовали взводами, а некоторые и ротами. А все отделение состояло из трех бойцов.
– Приходилось в мирное время, – без тени усмешки ответил Невстроев.
– На охоту хаживал?
– Угу…
Гриша отрезал от туши кусок свежего мяса. И, сунув его в рот, закрыл глаза от наслаждения:
– Эх, соли бы сейчас… – пробурчал он сквозь набитый рот.
Вагиз и Петя с оторопением смотрели на него.
– Парное, – наконец проглотил он кусок. – Да жрите вы! Чего смотрите!
Невстроев отрезал от лапы кусок побольше и снова начал жевать его. И опять зажмурился.
Вагиз осторожно спросил:
– Гриш, а можно разве сырое-то?
– Можно, – не открывая глаз, ответил тот. – Лучше бы мороженое мясо, конечно. Строганинка называется. И перчика бы с хреном сверху…
Первым
– Печень не жри. Там паразитов полно могет быть, – икнул Невстроев.
– А остальное?
– Мясо с лап жри. А ты, Вагиз, что? – спросил он рядового Гайнуллина. – Вера не позволяет?
– Какая еще вера… Комсомолец я! – И тоже принялся кромсать теплое, дымящееся кровью мясо молодого медведя.
За полчаса три молодых организма с успехом умяли лапу медведя, обглодав ее почти до кости. Ссохшиеся желудки уже были полны, но глаза требовали – еще, еще, еще! И они лопали мясо, заедая железистый вкус во рту истоптанным снегом.
Лопали и не заметили, что там, откуда они ушли, оставив свой пост, всего лишь в сотне метров от туши погибшего на мине медведя, за их спинами к бригаде прошла пятерка фрицев. А потом еще одна. А потом еще. До трех взводов, включая две батареи минометов.
Гриша, Вагиз и Петя опомнились уже тогда, когда в тылу началась канонада.
Война вернулась, сорвав пелену сытости и дурмана.
Не сговариваясь, все трое вскочили на лыжи и побежали обратно по своим следам. Стараясь не сходить с лыжни. Мишка, конечно, протоптал по минному полю тропку, вот по ней они и ходили в «лесную столовую», как обозвал медведя Вагиз, а сейчас по ней же спешили обратно.
– Мать твою! – шепотом ругнулся Григорий.
Трупы немцев они оттащили в сторону и закидали их снегом, предварительно обыскав и не найдя ничего съедобного. Там они и валялись, падлы, незаметные для стороннего глаза. А вот на снегу лыжных следов прибавилось. И вели они в ту сторону, откуда шла пальба.
– За мной! – махнул рукой командир отделения. – Вагиз слева, Петя справа!
Сам же пошел по следам.
Им повезло.
Немцы не додумались выставить боевое охранение с тыла. Они выставили егерей вперед, верно зная, что бригада лежит на дневке. Недаром самолеты кружат и кружат над лесом. А вот наших «ястребков», как обычно, не видать!
Один расчет вынесли почти сразу. Немцы даже не поняли сначала, что произошло. Упал один подносчик, другой, потом заряжающий…
А потом немцы забегали, заорали что-то на своем. Из леса тут же подтянулась пехота, залегшая где-то впереди.
Да не простая пехота. Егеря. Очень уж грамотно они начали отжимать от позиций минометчиков отделение рядового Невстроева. Пришлось отползать под огнем. И огнем метким. Почти сразу же замолчал автомат Пети Черепова. От отделения, похоже, осталось лишь двое.
– Вагиз! Вагиз! Слышишь меня? – орал, ткнувшись в снег, Гриша.
– Слышу, командир! – донесся крик азербайджанца. Первый раз, между прочим, командиром назвал…
– Уходи влево! Я вправо дерну! Растащим фрицев!
– Не могу, командир! Я в задницу ранетый! – проорал ему Вагиз.
– Чтоб тебя… – ругнулся Невстроев и пополз в сторону Багирова.
Но тут же замер, застонав. Пуля больно ударила его в левое плечо, отрикошетив от каски. Потом еще одна. Уже сама по себе. Рука тут же онемела.