Десантура-1942. В ледяном аду
Шрифт:
Впрочем, и Тарасов не знал, чему улыбается фон Вальдерзее.
Полкман был на две головы выше маленького Тарасова. Даже комиссар Мачихин смотрелся бы рядом с командиром партизанского отряда коротышкой. Действительно, человек-гора. И голосина такой, что любой дьякон позавидует. Эвон, рявкнул на своих бойцов, так некоторые из десантников аж попадали в снег, решив, что мина рванула.
– Ну чем я тебе помогу, подполковник, – гудел Полкман. – Сами с корки на воду перебиваемся. Вот раненых да помороженных могу до вашего лагеря сопроводить. А дальше уж сами.
– Это понятно, Мартын Мартынович, что сами. Мы уже тут месяц – сами. Ну и на том спасибо, а то у меня свободных рук нет. Парни сами бредут группами туда. Железные они у меня. – Тарасов был хмур и, по обыкновению последних дней, зол. На немцев, на штаб фронта и на себя.
– Видел, – пробасил Полкман.
Парни и впрямь были железные. Партизаны – и сами-то не жирующие, – когда проходили через порядки бригады, поражались этим тощим почерневшим суровым лицам. Кто-кто, а партизаны прекрасно знали, что значит воевать в этих нечеловеческих условиях ледяного ада демянской зимы. Однако оружие у десантников было в порядке, а обмороженные, в пузырях обморожений, руки держали это оружие крепко.
– Впрочем, товарищ подполковник, помочь кой-чем могу. Мы тут на гарнизончик налетели маленький. Немцев в капусту положили, конечно. По амбарам – туда-сюда – нет продовольствия у фрицев. А один открыли – там семя льняное. Набили пару мешков себе и амбар сожгли, к чертовой матери.
– Местным бы оставили… – буркнул Тарасов.
– Да каким там местным, – горько махнул рукой Полкман. – Побили там местных. Кого помоложе, угнали в Демянск на работы. Старух же… Эх…
Партизан помолчал, а потом продолжил:
– Оставлю я тебе, товарищ подполковник, эти мешки. Поделите меж собой.
Тарасов хмыкнул:
– Издеваешься? По полгорсти на брата выйдет. Лучше с ранеными отправьте на базу. Врачи рады будут.
– Врачи? – удивился Полкман.
– Врачи, Мартын Мартынович, врачи. Жрать нечего, так раненые придумали кору жрать с деревьев. Как зайцы. А желудок-то не заячий. Человечий. Ну и мучаются запорами. Так что твои семечки в самый раз будут. Вместо касторки. Может, и не помогут, а все одно больше нечем. Гриншпун! – крикнул Тарасов, увидав, что уполномоченный особого отдела приближается к ним. – Гриншпун! Иди сюда, с партизанами познакомлю!
Гриншпун подошел молча и ожег холодным взглядом Полкмана:
– Ваши документы!
Полкман удивился:
– А вот нет документов! Вона два мои документа – сыновья. Один – Мартын, другой – Давид!
– Документов нет? Почему? – прищурился особист.
Тарасов захотел было придержать озлившегося особиста, но придержал сам себя. По-своему Гриншпун был прав. Мало ли кто по лесам шляется…
– Не успел захватить, когда из дома через окно сигал. А пацаны мои – взяли. Успели, – набычился Полкман.
Гриншпун подозвал сыновей партизанского командира. Долго изучал их комсомольские билеты. Сверял фотографии с лицами. Сыновья были в отца. Такие же медведи здоровенные. И суровые.
– Взносы за полгода не уплачены… – задумчиво сказал Гриншпун, вертя в руках комсомольские билеты.
– Кровью платили, – ответил за сыновей Полкман. – И своей, и чужой.
– Кто этот человек? – не обращая внимания на Мартына, спросил парней уполномоченный.
– Отец, – ответил тот, который побольше в размерах. – Полкман Мартын Мартынович. Командир демянского партизанского отряда.
– Давид… – протянул Гриншпун парню его билет. – Больше на Голиафа похож.
Парень не улыбнулся шутке. А документ завернул в тряпочку и сунул за пазуху.
– Значит, подтверждаете? – спросил особист у второго – тоже Мартына.
Тот молча кивнул.
– Ну, ну… – неопределенно ответил Гриншпун. Потом повернулся к Полкману: – Извините. Работа такая… Николай Ефимович, вы закончили с ними? Поговорить надо.
Тарасов вместо ответа шагнул к Полкману:
– Мартын Мартынович, сейчас вас боец проводит к врио начштаба, там решите технические вопросы, лады?
Полкман кивнул.
– Полыгалов! Проводи партизан!
Рядовой Полыгалов, ставший порученцем Тарасова после того, как в штабном шалаше погиб вместе с Шишкиным и лейтенант Михайлов, махнул Полкману и сыновьям рукой. Проходя мимо особиста, Мартын-старший не удержался и буркнул:
– Шлемазл. Поц гойский.
Буркнул тихо. Но так, чтобы Гриншпун услышал.
Тот не удержался от улыбки, когда партизаны скрылись в лесу:
– Надо же, ну никак не думал, что меня тут еврейским матом обложат…
– Борис, – Тарасов улыбку не поддержал. – Ты что за спектакль устроил? Членские взносы приплел какие-то?
– А они, командир, и впрямь не уплачены. Впрочем, это не мое дело…
– Именно! – перебил его подполковник. – У тебя что, паранойя разыгралась? Мужики у нас раненых заберут и на Гладкий Мох на санях отвезут. Понял?
– А ты уверен, что на Гладкий Мох? – перебил Тарасова Гриншпун.
Тот осекся от неожиданности.
– Ты что…
– Идемте, товарищ подполковник…
И Гриншпун зашагал в ту сторону, откуда появился несколько минут назад.
Тарасов поспешил за ним.
Через полчаса они были на месте. Месте происшествия, которое было оцеплено взводом охраны.
– Смотри, подполковник. – Гриншпун сдернул тряпку с котелка, стоявшего рядом с костровищем.
– Ну, котелок… – пожал плечами Тарасов.
– Ближе смотри, – особист осторожно, как что-то противное, взял круглый котелок за проволочную ручку и поднес к лицу комбрига.
– Жирный изнутри. И мясом вроде пахнет. И что?