Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Да из-за этих… посетительниц, – вздохнул врач. – Работать совершенно невозможно!
– Какая-то повальная болезнь?..
– Если бы! Глупости всякие: то одна десертным ножом порезалась, то другая на лестнице споткнулась, то третьей стало дурно… Одним словом, во дворце объявлен сезон охоты на нового неженатого мужчину, а у меня, знаешь ли, другие планы на свою жизнь.
Окончание фразы врач произнес так сердито, что Достий сразу понял: только хорошее воспитание и положение практически гостя мешают Отто напрямик высказать придворным дамам все, что он думает по поводу их поведения.
–
И Достий, конечно, посидел.
За время болезни Достий редко выходил из своей комнаты или же коротал время у Теодора. Учение он отложил – не до него вовсе было. Потому молодой человек, ощутив выздоровление и приток сил, отправился в библиотеку, выбрал там себе несколько увесистых книг и засел за работу, выписывая для лучшего усвоения то, что казалось ему важным. Там-то, за этим занятием, и застал его Бальзак, когда внезапно появился в библиотеке. Это Достия удивило: Советник в это время дня обычно бывал в своем кабинете, зарывшись в работу – или обретался в кабинете Его Величества, споря о чем-то, доказывая свою точку зрения, рассчитывая – по крайней мере, именно это предполагалось думать всем, кто находил их там. Но узреть Бальзака тут в такой час – это было весьма неожиданно.
Высочайший же Советник, совершенно очевидно, знал, что искал – углядев русоволосую макушку, направился немедленно к ее обладателю.
– Достий, – обратился он, – не в службу, а в дружбу, окажи мне любезность.
– С радостью, – кивнул охотно тот, и правда обрадованный, что может быть полезен. – Что нужно мне сделать?
– Этим вечером сходи со мной в оперу.
Достий округлил глаза. Предложение прозвучало неожиданно и совершенно непонятно.
– Я? – только и смог выдавить он. Бальзак кивнул.
– А отчего не Его Величество?..
– Дел слишком много. На этот вечер у него четыре важных встречи и с десяток писем – слишком весомых, чтобы доверить их секретарям – на которые надо подробно и обстоятельно ответить. О, позволь, я тебе поясню – вижу, не с того я начал… – Высочайший Советник оперся о край стола. – Я этим утром видел Максимилиана, и он в самых корректных выражениях передал мне, что его достойная супруга сетует по поводу того, что очень уж долго меня не видела.
– Стало быть, леди Гамелин зовет вас в гости?
– Упаси боже. Нет, она имеет в виду, что я не появляюсь на ее выступлениях. Для нее это пренебрежение обидно, и я ее могу понять: это ее работа. Если бы к моему труду кто-то относился столь попустительски, я, пожалуй, тоже испытывал бы неприятные чувства.
– Так за чем же дело стало? – все еще не понимал Достий.
– Для леди это первое возвращение на сцену после родов, событие, как я понимаю, очень важное.
Достий передернул плечами неуютно: он, наконец, сообразил, что к чему и как будто бы обозрел проблему во всей ее широте.
– Вы желаете взять меня на такое мероприятие, да не просто так, а в саму… – начал, было, он, но Бальзак остановил его жестом.
– Это всего лишь место, – равнодушно сообщил он. – Ничего сверхъестественного в нем не имеется, кроме того лишь, что придают ему прочие люди. Дружбы ни с кем, как ты знаешь, я не вожу, а присутствие рядом со мной духовника вполне объяснимо: я известная в высшем свете паршивая овца. А Теодора позвать мне не с руки: он потом хлопот не оберется. И так-то после свадьбы Их Величеств ему проходу не дают…
– Отчего это вы – и вдруг паршивая овца?.. – изумился Достий. Он бы понял, иди речь о министрах, или о каких-то придворных прихвостнях: слухи о беспутной юности Императора во дворце всегда кружили, передаваясь из уст в уста и обрастая новыми пикантными подробностями. Но ведь эту старую историю замалчивали, как могли – и чтобы прямо весь высший свет…
– Оттого что я в их глазах человек не на своем месте, – усмехнулся Бальзак внезапно едко. – Хлопотами их не занимаюсь, знакомств не вожу, протекций не составляю, и только зря занимаю место подле Его Величества, никак не заботясь об их, верных Императору подданных, благополучии.
Достий сморгнул. Он отчего-то даже прежде не думал об этой ситуации с такой стороны – полагал, что Советник просто человек нелюдимый и не находящий радости в общении, предпочитая уединенную тишь кабинета. А, оказывается, еще и вот что прячется…
Он припомнил всех тех церковных просителей, что оббивали пороги отца Теодора, и поежился снова.
– Да, Достий, – заметил, читая по его лицу, Бальзак. – Люди именно таковы, по крайней мере, близкие к сферам управления люди, и желающие быть к ним еще ближе. Пока мы с ними сиживали за одной партой, им было все едино – что я, что место пустое. А потом, как я назначение получил, даже письма писали. Имени толком не помнили, представляешь? Его Величество как-то нашел у меня эту писанину – «Дорогой Бальтазар, надеюсь, ты в добром здравии…».
– Недоволен, поди, был?..
– Поначалу решил, что это чье-то амурное послание, очень уж слащаво было написано. Все выспросить стремился, не было ли у меня прежде какой симпатии. А как разобрался, весь этот мусор сам в камин и отправил – там-то, по правде сказать, ему самое и место.
– И что же, неужто ни единого человека без задней мысли?!
– Из тех, кто писал? Нет. Хотя многих своих однокашников я, бывает, нахожу то в списках городских собраний, то самих их встречаю на различных мероприятиях. Надо сказать, что большинству из них прожитые годы пошли на пользу и благодатно сказались как на характере, так и на манерах. Если отправишься со мной сегодня, я познакомлю тебя с одним из таких людей – если он, разумеется, будет, и я его узнаю. Сложно сориентироваться, он каждый раз с новой дамой, это сбивает с мысли.