Десятая планета(изд.1945)
Шрифт:
Ну, какая модель, так, жалкие остатки! Сломанные клеммы, да валик без… (здесь слово было зачеркнуто). Дымов все рассмотрел, потом глядит на меня и руку протягивает:
– Поздравляю.
– С чем это? – изумляюсь.
– А с тем,– говорит,– поздравляю, что вы – талант! Про вас, Илья Акимыч, надо книги печатать.
Уж он хвалил-хвалил! Пробыл до позднего вечера, обещал сделать доклад обо мне и написать. Сказал, что вызовет к себе и вместе будем писать сочинение о машине по извлечению электричества из воздуха.
Уехал и остатки модели увез с собою. А у меня – полное головокружение. Ни о
Ждал я весточки от Дымова. Посылать письма? А куда? Адреса не знаю. Обозлился, запросил Исторический музей: где, мол, такой Дымов?
Ответили через полгода:
«Такого историка у нас не значится…»
Приезжал недавно сюда аспирант один, комсомолец, охотиться. Познакомился с ним, рассказываю историю. Сели на берегу речки под пихтой. Начал я ему про уловитель и про модель. Он слушал молча. Сорвет травинку, в пальцах крутит. Потом вынул блокнот и карандаш, протянул мне:
– Пишите расчеты, дедуся…
А я их, признаться, позабыл. Пишу. Чувствую, что не так. А парень, видимо, серьезный, не улыбнется. Берет у меня карандаш, спрашивает:
– Вы, вероятно, рассуждали вот так?
И начал говорить точь-в-точь, как будто знал мои мысли.
Написал он цифры, вычислил, подвел итог:
– Ваша машина не могла работать, дедуся!
Я даже обиделся.
– Как же, – говорю, – не могла, когда вал вертелся! Двести пять оборотов в минуту! Один раз вертелся, а второй – нет. Почему так?
– Ваши прежние представления об атмосферном электричестве – пройденный этап. Раньше чем построить машину, которая двигалась бы под влиянием тока из атмосферы, надо – изучить вопрос в свете новейших данных.
Я пристал к нему:
– Почему же в первый раз вал вертелся?
– Очень просто, – отвечает. – Если построить модель точно по вашим вычислениям, то она не будет работать. Посылайте ваш проект хоть в Академию наук, там скажут то же самое. Но я верю, что она один раз работала. Значит, модель была вами сделана не точно. Значит, было в ней какое-то еще новое, непредвиденное условие, которое и позволило ей работать. При первом испытании это условие существовало, при втором – отсутствовало.
– Какое условие? – спросил я.
– Не знаю.
Аспирант этот все расспрашивал о моих опытах в Иван-городе. Признаться, отвечал я ему неохотно.
Помню, сказал он мне, между прочим:
– В вас есть изобретательская жилка. Но вам нужно быть в курсе современных идей. Надо знать больше фактов. Тогда скорее придет в голову интересная мысль».
Дальше отец приводил какие-то очень сложные свои рассуждения об электричестве, проверить которые просил Дымова.
В них я в тот момент не могла разобраться. В школе я всегда имела по физике тройку. Опыты с маятниками, искрами, оптическими стеклами казались мне скучным занятием. Но я уже писала вам, дорогой друг, что была тогда глупа. К счастью, как оказалось, не безнадежно. Мне сейчас стыдно, что на уроках физики, ох, бывало тайком, под партой, таясь от глаз учителя Виктора Ивановича, держала я затрепанный томишко Понсона де Террайля «Фиакр № 13», читала «Похождения графа Фруа», равнодушная к объяснениям учителя. Вызванная
Записи отца повернули ко мне физику новой стороной.
Я подумала, что никогда не разберусь в звеньях цепи описываемых событий, если не буду знать. Чего? Всего. Надо знать как можно больше. И знать так, чтобы уметь применять знания.
Впрочем, эти соображения пришли гораздо позднее.
Но мне кажется необходимым упомянуть об этом сейчас…
Я опустила тетради отца. Подняла голову. Встретились взглядом с Грохотовым. Он серьезно посмотрел на меня, спросил:
– При каких обстоятельствах умер ваш отец?
– Его нашли мертвым в лесу… После грозы…
Помолчав немного. Грохотов перевел разговор на другое.
– Дымов возвратил мне эти рукописи. Он занят другими делами. И просил меня… Да… Как раз я интересуюсь теми же вопросами, которые в молодости интересовали вашего отца. Эта станция, где мы находимся, – первый пункт одного большого начинания. Здесь начало дела… альфа… – произнес Грохотов и улыбнулся. – Обратили внимание на мачты?
– Да.
– Их антенны имеют общую протяженность свыше двадцати километров. Не то, что там, в степи, в полевой лаборатории.
Мне хотелось спросить Грохотова, почему он так внезапно исчез тогда. Но вместо этого я спросила:
– Меня здесь все интересует. Особенно после того, как только что я прочитала дневники моего отца… Что за странный дом со стеклянным колпаком?
– Это опытная станция. Здесь есть несколько особо ценных и редких приборов, – ответил Грохотов. – С ними требуется, я бы сказал, нежное обращение. Каждый научный аппарат имеет свою индивидуальность. И я знаю, что с этими приборами лучше всего управляются руки девушек… наших смелых советских девушек… Одна работает здесь – Оля. Вы с ней сейчас познакомитесь. Она вас и проинструктирует. Мне нужна вторая лаборантка. Хотим иметь человека про запас…
– Понимаю, Степан Кузьмич, – ответила я, польщенная словами Грохотова.
– Про запас, чтобы не очутиться в положении, как тогда, помните? Я успел присмотреться к вам, и, кроме того, признаться, мне хочется, чтобы именно вы были при деле, которым интересовался ваш отец.
Грохотов посмотрел на меня очень пристально, и я выдержала этот взгляд. Грохотов медленно проговорил:
– В вас есть упорство и выдержка… Да, да, знаю о вас больше, чем вы думаете…
XIII. В вихре молний
На вершинах гор лежали черные, зловещие облака. Со всех сторон на площадку станции стремительно наползали густые слои тумана. Грохотов взял меня за руку и провел к двери дома, который я еле различила в быстро наступающей мгле. Над нашими головами сверкнула ослепительная молния. Она разорвалась с таким невероятным треском, что я содрогнулась.
Я вспомнила слова Симона о грозах в этой местности. Грохотов ввел меня через дверь в помещение станции. Тонкая фигура девушки виднелась у аппаратов, похожих на ящики радиол. На щитках около нее вспыхивали разноцветные лампы. Грохотов быстро поднялся по лесенке и крикнул вниз: