Дети богов
Шрифт:
– Хорошо, – покладисто согласился некромант, – Когда вы в следующий раз соберетесь залезть в анальное отверстие Фенрира, Ингве, я вас об этом заблаговременно извещу.
Едва лишь серебряное лезвие освободило нас от большей части паутины, я поднял одеревеневшую руку и торжествующе помахал ксивником.
– Чем бы дитя ни тешилось… – не преминул заметить некромант.
Я бы нашел, что возразить – но тут интерком снова разразился воплями, и мы рванули на посадку.
В самолете Нили опять дрых, я злобно обирал я себя клочки паутины (некоторая часть из них так надежно приклеила меня к спинке
– Как я погляжу, вас, Ингве, тоже интересуют возможные решения уравнения Дрэйка?
Из Дрейков я знал только пирата, и было у меня смутное ощущение, что речь идет не о нем. Чтобы скрыть смущение, я ответил с великолепным апломбом:
– Нет, не особенно. Просто удивляюсь, как вы, Иамен, тратите время на подобную чепуху. Ведь человеческое представление о Вселенной примерно так же далеко от действительности, как яичница от божьего дара.
Иамен захлопнул книжку и сдвинул очки на лоб.
– Во-первых, вы не правы насчет яичницы. Горячая, с пылу с жару яичница вполне может оказаться божьим даром, особенно если до этого ты три дня ничего не ел. Во-вторых, не поделитесь ли своими взглядами на устройство Вселенной?
Я пожал плечами и высказал то, что доселе считал аксиомой:
– Вселенной не существует. Вселенная – просто бесконечное число производных, придуманное физиками, чтобы объяснить те законы, которые физике не подчиняются в принципе.
Иамен потер переносицу и произнес тоном легкого сочувствия, каким, возможно, обращаются к милому, но придурковатому ребенку:
– Потрясающе, Ингве. Я вам аплодирую. Вы и вправду верите в эту глупость?
– А во что же верите вы?
Он отвернулся к окну и довольно долго молчал – я уже решил, что не дождусь ответа.
– Возьмем, к примеру, Марс, – ни с того ни с сего сказал Иамен. – Лет через пятьдесят обнаружится, что на этой планете когда-то – очень давно – существовала жизнь. И существовала цивилизация, чуть более развитая, чем теперешняя человеческая. А потом случилась крайне паршивая война, и жизнь исчезла. Но не в этом дело. Неважно, в общем, что такое Марс – умершая планета или драчливый бог войны. Интересно лишь то, что люди, понятия не имевшие о разразившейся там бойне, назвали планету Марсом.
Иамен обернулся ко мне и продолжил:
– Так вот, если уж говорить о вере, то я бы с радостью поверил в совпадения. В милые маленькие чудеса, вроде этого казуса с Марсом, или любезных нынешним экономистам рядов Фибоначчи, или вашей, довольно-таки шарлатанской, магии.
– Что же вам мешает?
– То, что Марс красный.
– А если бы он был зеленым?
– Тогда, вероятно, в вашем гипотетическом мире цвет окислов железа тоже был бы не красный, а зеленый. Люди истекали бы зеленой кровью, и Марс остался бы Марсом.
– Значит, нет ничего необъяснимого?
– Нет.
– Все поддается исчислению?
– Абсолютно верно.
– Как насчет принципа неопределенности?
Иамен усмехнулся.
– Уж вам бы к аргументации из квантовой механики точно прибегать не стоило. Хорошо. Принцип неопределенности. Открою вам секрет, Ингве: он нужен
– А вы можете проследить движение фотона?
Некромант улыбнулся.
– Я много чего могу. Только по большей части мои умения не из тех, которым стоит завидовать.
В Будапешт мы прилетели далеко заполночь, спасибо пунктуальной авиакомпании. Тащиться сейчас в замок не имело ни малейшего смысла. К тому же мы с Нили все еще толком не пришли в себя после встречи с дримкетчером. Ингри прозвонился нам, как только шасси коснулись посадочной полосы, и радостно сообщил адрес отеля. Было в его веселом голосе что-то, заставившее меня насторожиться, однако тут уж не до жиру – быть бы живу. До отеля, расположенного почему-то в новой части города, мы добирались на метро. В отличие от Нили, отдавшему свое сердце изоленте, лучшим изобретением человечества я считаю подземку. Впрочем, сомнительное это изобретение: идею людям подал цверг-перебежчик, в рассчете на то, что смертные докопаются до наших туннелей и начнется заварушка. Мерзкий народ цверги. Смертные, впрочем, на большие глубины не лезли, так что тарахтящие над головой поезда доставали разве что все тех же мотсогнировских ублюдков.
Когда мы выбрались на поверхность и подошли к зданию отеля, я в полной мере осознал источник ингриного веселья. Отель был никаким не отелем, а студенческим хостелем, да еще и перестроенным из старого монастыря. Консьерж на входе долго и подозрительно нас разглядывал, что и понятно: если я еще с грехом пополам мог прокатить за эдакого потрепанного жизнью второгодника, то Нили и Иамен на студентов не тянули никак. Наконец нам выдали ключи от комнат, и – новый сюрприз. Если для Иамена Ингри хотя бы заказал отдельный номер, нам с Нили предстояло ютиться в одной келье.
Келья напоминала гроб. Если бы мне хотелось оказаться в шкуре русского Раскольникова, кельей я был бы, несомненно, доволен. В нынешнем своем настроении я чуть ли не рыдал. Где номер люкс с арабесками по стенам, фонтаном и, главное, ложем королевских пропорций? В келью едва вместились два узеньких топчана и умывальник. Общий душ был в коридоре. Подхватив полотенце, Нили немедленно туда удалился, и вскоре из коридора раздался его рык:
– Ой, какие жопы симпатичные!
Студентики прыснули из душа, как лягушата из-под колес трактора. Заплескалась вода. Стены в бывшем монастыре были толстые, и все же они не смогли полностью оградить мой слух от неблагозвучного нилиного пения. Я застонал, и, вцепившись в телефонную трубку, набрал номер Ингри.
– Ну как, устроились? – прощебетала трубка. – Хорошую я вам нашел хазеру?
– Ингри, – сказал я тихо и внятно, – если ты еще раз попытаешься на мне сэкономить, я тебя лично удушу.
– При чем тут экономия? – возмутилась трубка. – Ты что, Ингве, совсем тупой? Это же монастырь, освященная земля. За вами же волколак охотится! Вам нужна защита!
– Мне нужны чистые простыни! – заорал я. – Желательно, льняные и открахмаленные! Мне нужна сауна! И спа! С джакузи! Мне нужен вид на королевский дворец и парк! А свой монастырь со своим гребаным Христом ты можешь засунуть себе в жопу, псих ненормальный! Иди в пустыню, пророчествуй и акриды жри, я-то тут причем?