Дети большого дома
Шрифт:
Десятью колхозами зараз может руководить командир полка Дементьев; горы пробьет, до воды доберется, целинные земли за одну ночь поднимет! Увидят люди его терпение — и не будут уставать, работая с ним…
Фашисты бросали ракеты, стреляли трассирующими пулями. Вой ветра заглушал грохот залпов, ракеты на миг освещали бешено пляшущие снежинки. А ночь оставалась попрежнему безжалостной и нескончаемой.
Внезапно стрельба усилилась. Поток светящихся пуль лился перед позициями противника, освещая его оборонительный рубеж. Все сильней и сильней становился огонь из пулеметов и автоматов. Но огонь
Вдруг Гамидов подал условный сигнал. Бурденко и Тоноян кинулись на его призыв. Еще не добежав до него, они услышали его крик:
— Хальт! Хенде хох!
Тоноян и Бурденко решили, что их товарищ наткнулся на неприятельского разведчика. Хитрили, значит, фашисты, шумиху затеяли, чтоб замаскировать переход своих лазутчиков!
Гамидов уже несколько раз успел крикнуть «хенде хох».
Сквозь свист ветра послышался тонкий голос:
— Да русский же я, русский! — и вслед за этим пронзительный крик.
У ног Гамидова лежала на снегу маленькая фигурка. Бурденко нагнулся, приподнял ее.
— Ранен, что ли?
— Я тихо-тихо прикладом бил, — виновато признался Эюб.
— Это мальчонку-то? — рассердился Бурденко. — Эх ты, герой!
Поддерживаемый его рукой мальчик болезненно стонал.
— Ранен, поди, — с сокрушением Проговорил Бурденко.
— Револьвер… мой револьвер! — с плачем выкрикнул тот.
Неподалеку в снегу отыскался револьвер, выпавший из рук мальчика после удара прикладом.
— Немецкий парабеллум! — доложил Гамидов.
— Дайте мне, это мой револьвер! — простонал мальчик.
— Надо немедленно представить в батальон! — распорядился Бурденко. — Сам он идти не сможет, придется нести на спине.
Засунув за пазуху револьвер, Тоноян поднял мальчика.
— Слушай, ты не говори, что я его прикладом, — попросил Гамидов, устраивая ребенка поудобнее на спине Тонояна. — Откуда я знал, что это маленький мальчик?
Тоноян направился к штабу батальона, пошатываясь от порывов сильного ветра. Неподвижно, словно мертвый, лежал у него на спине неизвестно откуда появившийся мальчик с бессильно болтающимися руками. Арсен вдруг заметил, что на руках у мальчика нет рукавиц. Он взял его руки в свои ладони. А если он уже замерз и потому потерял сознание? Мысль о том, что он может доставить в штаб батальона бездыханное тело замерзшего ребенка, показалась Арсену ужасной.
Вспомнив, что у него во фляге есть немного водки, он опустил мальчика на снег, раздвинул ему зубы и влил водку в рот. Вначале тот даже не шевельнулся, но вот он вздрогнул и, глотнув, глухо простонал:
— Мой револьвер… дайте!
— Выпей, выпей еще! У меня твой револьвер, отдам. — И Арсен снова насильно влил ему водку в рот.
Почувствовав, что мальчик ожил, Арсен достал свои рукавицы, напялил ему на руки и, вновь подняв на спину, зашагал, на этот раз быстрее и не качаясь: они уже спустились в овраг, где ветер был слабее.
Когда в штабе батальона Тоноян положил на пол свою странную
— Да, вот тебе и война!
Догадываясь о том, что мальчик обморожен, он приказал вынести его из блиндажа и оттереть снегом руки, ноги и лицо.
В блиндаж вошла Анник Зулалян, сонная, с расширенными от удивления глазами. Мальчика вынесли наружу, оттерли снегом и принесли обратно. Рассказав комбату все подробности происшествия, Арсен вернулся на пост, забыв упомянуть о том, что дал выпить мальчику водки.
Это упущение и вызвало в дальнейшем полупечальные, полукомические последствия.
Капитан Малышев распорядился дать мальчику немного водки, чтобы привести его в чувство. Тот открывал глаза, закрывал их и снова слабо стонал, не говоря ни слова. Опять поднесли фляжку к его губам. На лице мальчика появилась гримаса, он мотнул головой, отворачиваясь от фляжки. Ему влили несколько глотков насильно. Глаза его открылись. Он оглянулся, лицо его осветилось улыбкой, и он заговорил, обращаясь неизвестно к кому:
— Товарищ генерал, фашисты из фанеры танки приготовили! Я сам видел, товарищ генерал. На разведку пошел и все разузнал!
Думая, что мальчик обращается к нему, капитан Малышев сказал:
— Ты говоришь не с генералом, мальчик. Я — капитан.
Тот приподнялся и стал на ноги, ухватившись рукой за колышек, вбитый в стену блиндажа.
— Товарищ генерал, докладывает капитан разведчиков! Товарищ генерал, я разузнал, что фашисты хотят надуть нас, собираются выставить танки из фанеры. Понимаете? Фальшивые танки! Товарищ генерал, это все правильно, честное ленинское! И револьвер этот я у них добыл. Дедушка все боялся. А я как схвачу — и ходу! Только как бы дедушку не убили… Да нет, он спрячется в погребе у Карпенко. А револьвер мой, никому его не отдам! И фашистов всех разом уничтожить можно. Батарея, огонь! Прямой наводкой на дом Карпенко, пли! Громи фашистский штаб!
Малышев поглядывал на Анник и улыбался: смотри, мол, какие любопытные вещи бывают на свете! Эта улыбка как бы говорила: «Для меня тут ничего удивительного нет, я сквозь огонь и воду прошел. Это ты, неопытная девушка, удивляйся и учись познавать жизнь!..»
— Послушай, мальчик, ты мне представления не устраивай! — строго сказал он. — Говори сейчас: кто ты и откуда шел?
— Я капитан разведчиков, несу ужас и смерть фашистским захватчикам! — с ребячьей хвастливостью заявил мальчик. — Товарищ генерал… Товарищ Яснополянский, я… я — гроза фашистских оккупантов!
Затуманенный взгляд, смелое и свободное поведение мальчика удивили Анник. Она наклонилась к нему.
— Да он пьян, вы напоили ребенка!
Шатаясь и держась за стену, мальчик шагнул к капитану и, поднеся руку к фуражке, пронзительным мальчишеским голосом выкрикнул:
— Товарищ генерал… разрешите доложить… товарищ генерал, разрешите…
Не докончив фразы, он пошатнулся, стукнувшись спиной о стену блиндажа.
— И правда пьяный, переборщили мы с водкой! — сокрушенно подтвердил Малышев.