Дети большого дома
Шрифт:
Седа была явно смущена. Быть может, первый раз в жизни ей пришлось вступать в конфликт с людьми, заботиться о чистоте нравов.
Аршакян молча выслушал ее до конца.
— Отлично, Седа. Правильно ты поступила, что сказала.
Седа направилась к помещению полевой почты, а Тигран поспешил в политотдел. У входа он встретил майора Коновалова, с которым давно не встречался. После обычных приветствий Коновалов, улыбаясь, спросил:
— А Зозуля вам пишет, не забыла?
— Какая Зозуля?
— Ну, та самая, кажется Клавдией звали; красивая,
Тигран вспомнил Клавдию Алексеевну Зозулю — и тут же сообразил, на что намекает майор. Речь шла о той женщине, которая, потеряв дочь при отступлении из Харькова, встретила Аршакяна и вместе с ним, Иваниди и Сархошевым ехала ночью до станции Приколодное и оттуда выехала в Воронеж.
— Не пишет, забыла? — продолжал майор Коновалов. — Непостоянная, значит, женщина.
Аршакян возмутился.
— Что за чушь вы несете, майор! — вспыхнул он. — Не ожидал от вас.
Тигран достал из кармана полученное два дня назад письмо.
— Вот прочтите! Если желаете, можете проверить. Клавдия Зозуля в настоящее время работает в научно-исследовательском институте. Есть и адрес.
Майор Коновалов, пожилой человек и старый военный, стал серьезен и протянул руку за письмом.
— Пусть это письмо останется у меня, потом поговорим, Тигран Иванович, не стоит волноваться.
Войдя в политотдел, Аршакян приказал вызвать командира транспортной роты полка Дементьева. Но затем его охватило сомнение: правильно ли он поступил, что сам вызвал Сархошева, и была ли необходимость вызывать его именно сегодня? Но приказ уже был отдан. Спустя два часа явился Сархошев, с только что отпущенной черной бородой, подтянутый и вылощенный.
— Лейтенант Сархошев явился по вашему приказанию! — торжественно доложил он.
Тигран указал рукой на табурет. Сархошев сделал вид, что не заметил жеста, и продолжал стоять навытяжку.
— Садитесь! — приказал Аршакян.
Сархошев молча опустился на табурет.
Аршакян прямо взглянул ему в глаза, которые в сравнении с большой головой и выступавшим подбородком были несоразмерно малы. Сархошев выдержал его взгляд, не отвернув головы: «Хочешь испытать — изволь!»
Не легко доказать вину подобному человеку, Аршакян почувствовал это сразу и решил прямо приступить к делу.
— Плохо себя ведете, лейтенант! — сказал он сурово, продолжая смотреть на Сархошева.
— Что вы имеете в виду, товарищ батальонный комиссар? — с напускным недоумением справился Сархошев.
— Я вас вызвал не на судебное следствие… но если будете так продолжать, то можете когда-нибудь оказаться и перед трибуналом! Сейчас я вызвал вас, чтоб предупредить. С какого года вы в партии?
— С тысяча девятьсот тридцать девятого года, — ответил Сархошев, приняв покорный вид.
— Где были приняты?
— В студии кинохроники.
— Уже три года как в партии? Срок немалый.
— Но в чем я провинился, товарищ батальонный комиссар? — с явным интересом спросил Сархошев.
Вопреки принятому решению, Аршакян постепенно поддавался раздражению.
— Недостойно
— Но что я совершил такого, товарищ батальонный комиссар? Может быть, это Минас Меликян на меня наговорил?
— Никто не наговаривал. Я и сам вижу. Ведете себя точно освободитель, считаете, что жители Вовчи обязаны прислуживать вам. Это нахальство, вы понимаете? В такое время сердце ваше должно было бы обливаться кровью. А вы занимаетесь недостойными вещами!
— Какими недостойными вещами, товарищ батальонный комиссар? — прикидываясь еще более смиренным, спросил Сархошев. — И почему вы думаете, что мое сердце не болит? Но я не малодушен, знаю, что мы победим, я не пессимист.
— А, знаете, что победим? Вы оптимист? — подхватил Аршакян, все более раздражаясь. — Подобный оптимизм отвратителен, фальшив! Знаете ли вы Миколу Бурденко и Арсена Тонояна из батальона капитана Малышева? Не знаете? Вот они имеют право говорить «мы победим», потому что заняты делом победы, им некогда волочиться за женщинами!..
Аршакян не глядел больше на Сархошева и не заметил, что при последних словах на лице того появилась злорадная улыбка.
— Жене своей пишете?
Сархошев ответил утвердительно.
— А вы написали о сегодняшних ваших геройствах?
— Какие геройства? Что я сделал? Насмешки я не заслужил.
— При чем тут насмешка? Я хвалю вашу сноровку. Другие питаются гороховым супом, а вы себя гусями ублажаете. Это сноровка! Если б только хозяюшка не запротестовала…
Застигнутый врасплох, Сархошев смутился, но быстро овладел собой.
— И в мыслях у меня не было, товарищ батальонный комиссар! — сказал он оживившись. — Так в этом, значит, моя вина? Позвольте заявить, товарищ батальонный комиссар, что это клевета. Можете позвать хозяина, Матвея Власовича Мазина. Да он сам меня зазвал, угостил! Быть может, ошибка моя в том, что я не отказался; но и я его не раз угощал.
— А почему это меня никто не угощает? — спросил Аршакян.
— Не знаю, не могу знать, — ответил Сархошев и немного погодя прибавил: — И вас угощают. Не уважает вас разве семья Бабенко, товарищ батальонный комиссар? И это естественно, в этом нет ничего дурного.
Аршакян гневно взглянул на Сархошева. На этот раз командир транспортной роты не сумел выдержать взгляда и опустил голову.
— Как я вижу, вы не чувствуете никаких угрызений совести. Ступайте! Если все подтвердится, вы ответите перед парткомиссией.
Перед уходом Сархошев фамильярным тоном заявил, было, что если он допустил ошибку, то дает слово батальонному комиссару исправиться; но Аршакян не стал больше слушать. И все же он недостаточно знал этого человека, которому так искренне желал помочь. Замеченные им в Сархошеве черты и слухи о нем Тигран приписывал проявлению его неустойчивого характера, а ведь можно перевоспитать даже самого нехорошего человека.