Дети большого дома
Шрифт:
В политотдел был вызван Матвей Власович Мазин; именно на него и ссылался Сархошев. Мазин подтвердил, что сам зарезал гуся и они съели его вместе с Сархошевым, а лейтенант поставил по этому случаю полбутылки водки; он заявил, что Сархошев вообще порядочный человек и он не имеет на лейтенанта жалоб, а, наоборот, очень доволен им. После этого, казалось, парткомиссии нечего было обсуждать.
Но вот выступил Аршакян. Он дал резко отрицательную характеристику Сархошеву и предложил утвердить решение партбюро полка о вынесении ему строгого выговора и одновременно возбудить вопрос
— Нельзя доверять судьбу людей целой роты Сархошеву! Он непригоден к этой работе и недостоин ее.
Членам парткомиссии предложение это показалось чрезмерно суровым. Начальник политотдела, молчавший с самого начала заседания, с недоумением взглянул на Аршакяна.
Все это не ускользнуло от внимания Сархошева. Прикидываясь возмущенным и разгневанным, он запротестовал против предложения Аршакяна.
— Я заявляю, что батальонный комиссар Аршакян имеет со мной личные счеты. Заявляю со всей ответственностью! И очень жаль, что он хочет свести эти счеты, говоря о партийной морали. Разница между нами лишь в том, что мои поступки заметны, он же действует тонко. Просто-напросто дело тут в ревности. Я докажу! И во всяком случае я не возил с собой женщин во время отступления…
Быть может, никогда еще Тигран не был так возмущен, потому что никогда не был так оклеветан. Должно быть, это и послужило причиной того, что он потерял выдержку.
— Вы гнусный человек! — крикнул он, вскочив с места. — Посмотрим еще, как вы пролезли в ряды партии с такой грязной душонкой!
Поведение Тиграна произвело на всех нехорошее впечатление.
— Потише, пожалуйста! — остановил его начальник политотдела. — И сядьте.
Сархошев обрадовался вспышке Аршакяна.
— Я протестую против этого оскорбления… Я протестую, товарищ начальник политотдела!
— Не очень спешите с протестом! — осадил его Федосов. — Прежде чем протестовать, надо еще оправдаться.
В эту минуту вошел в комнату подполковник Дементьев.
— A-а, в самый раз пожаловали! — обратился к нему начальник политотдела. — Расскажите-ка нам о Сархошеве — какой он командир и какой коммунист?
Дементьев начал с того, что им уже наложено взыскание на лейтенанта Сархошева.
— Несколько дней назад мне стало известно, что в транспортной роте не все ладно. Проверка подтвердила правильность сообщений. Еще более поразительные подробности узнали мы от начальника снабжения полка Минаса Меликяна.
И подполковник рассказал о некоторых поступках Сархошева.
— Перед приходом сюда я уже отдал приказ снять его с должности командира транспортной роты и направить на передовую линию командиром взвода. Пусть будет поближе к опасности, может научится тогда кое-чему. А цацкаться с ним не стоит, есть в этом человеке что-то отталкивающее.
Парткомисоия утвердила решение партбюро полка о вынесении строгого выговора лейтенанту Сархошеву.
— Не ожидал от вас подобной бестактности, совсем не ожидал! — заметил после заседания начальник политотдела, обращаясь к Аршакяну. — Вы заметили, как ловко он использовал вашу вспышку? Так не годится. Руководящий партийный работник должен
Целый день не утихало волнение Тиграна. Он сознавал справедливость слов Петра Савельевича, поняв, что под дружеским тоном скрывается недовольство начальника. По сути Аршакян заслужил замечание начподива.
Но совесть его была спокойна. Если б он даже отвесил Сархошеву пощечину и предстал потом перед партийным судом, он опять-таки не испытывал бы чувства раскаяния.
XLVI
Прошло два дня после заседания парткомиссии. Аршакян готовился на неделю отправиться в полки. Он туго затянул ремень на тулупе, надел теплые рукавицы и собирался выйти из политотдела, когда его вызвал к телефону генерал Яснополянский. Комдив приказывал немедленно явиться к нему.
Аршакян редко бывал у генерала, узнавая о его указаниях лишь от начальника политотдела. Он не любил часто показываться на глаза начальству, и не потому, что следовал совету некоторых: «Чем дальше от глаз начальства, тем лучше», — а просто так, чтобы люди не подумали, что он ищет расположения старших командиров. Если надо, его вызовут. И вот его вызвали. Тигран направился в штаб дивизии почти бегом. Перед дверью в кабинет Яснополянского его встретил адъютант.
— Вас вызывает начальник штаба армии, генерал Зозуля, — сказал адъютант.
Тигран никогда еще не видел начальника штаба армии, и ему невдомек было, зачем тот мог вызвать его.
Он вошел и по уставу обратился к начальнику штаба армии.
— Вот и дядя Тигран пришел! — сказал генерал Яснополянский и поднял со стула маленькую девочку лет семи-восьми. — Вот он, познакомься!
Аршакян ничего не понимал.
— Познакомьтесь! — проговорил и начальник штаба армии генерал Зозуля.
Девочка подошла, протянула Тиграну руку и, с удивлением взглянув на него, прошептала:
— Нюра.
Тигран взял ее ручку, все еще смущенный и недоумевающий.
— Вы помогли ее матери, — пояснил, улыбнувшись, начальник штаба армии, — и Нюре известно об этом. Помните Клавдию Алексеевну Зозулю, в день отступления из Харькова?
— Помню, — ответил Тигран.
— Она вспоминает вас и передает поклон! Вы удивлены? Пишет мне ваша приятельница потому, что она моя невестка. Нюра сегодня выедет в Москву и расскажет своей маме, что познакомилась с дядей Аршакяном.
Туман рассеялся.
— Клава написала мне о вас подробно. Я случайно показал письмо члену Военного Совета Луганскому; он прочел его и говорит: «А вам известно, что Аршакян в нашей армии, у Яснополянского?» Вот я и привез Нюру познакомиться с вами.
Начальник штаба армии приехал в дивизию, разумеется, вовсе не для того только, чтоб познакомить Нюру с Аршакяном.
Генерал погладил голову внучки.
— Ну, что скажешь, Нюра, хороший дядя, а?
Девочка смотрела и улыбалась. Это был тот самый ребенок, имя которого слышали многие из бойцов, покидавших Харьков. Казалось, на весь город раздавался тогда горестный зов женщины: «Ню-pa, Ню-ра!..»