Дети большого дома
Шрифт:
— Кто у вас в полку самый большой балагур, любимец всех, умеющий вызывать веселый смех?
Сперва комиссар, а за ним командир полка и начальник штаба назвали вразброд несколько фамилий, но ни на одной не смогли остановиться.
— Это большой минус для вас, товарищи! — серьезным тоном упрекнул генерал. — А я с таким бойцом охотно проводил бы в окопах дни и ночи.
— Жив ли боец Арсен Тоноян из первого батальона? — справился Федосов. — Я его помню с дней осеннего отступления. Тогда он любил поворчать…
— Как же,
— И крепко дружит с Бурденко, — добавил комиссар. — Неразлучные друзья.
У Микаберидзе ярко блеснули глаза.
— Товарищ генерал, вот вы спрашивали, кто у нас в полку самый большой балагур…
— Ну-ну?
— Вот как раз Микола Бурденко из первого батальона!
— Нашли, значит? Живого человека потеряли — и нашли. Вы говорите, что он весельчак, балагур. А вот присмотритесь к нему поближе, и вы, может быть, обнаружите, что у этого веселого балагура таится в душе более глубокая горесть, чем у остальных. Это почти всегда так и бывает. А многим он, наверно, кажется беззаботным человеком…
Слова генерала пристыдили Микаберидзе, так же как обрадовало его неожиданно пришедшее на память имя Миколы Бурденко.
— А теперь, друзья, поговорим о том, что сейчас делается на фронтах и каковы наши ближайшие задачи…
Генерал Яснополянский достал свою большую карту. Со всех сторон протянулись руки и, ухватившись за края карты, развернули ее на столе. Внимательней всех следил за карандашом генерала майор Кобуров. Многое из сказанного комдивом было полнейшей новостью для майора. Это была настоящая лекция, с подробнейшим анализом обстоятельств и смелыми предположениями. Генерал Яснополянский не только не умалял трудностей, а даже подчеркивал их, и от этого сказанное им казалось более убедительным.
— Ну, удовольствуемся этим, — заключил генерал и взглянул на Кобурова. — Много говорят и пишут о Брусилове. Но вот поживем с вами и увидим, насколько малой и ничтожной будет выглядеть его операция. Да, увидим!
Он поднес к глазам часы.
— Идемте в подразделения, Петр Савельевич, вы с комиссаром, а я с майором Кобуровым. Хозяин пусть останется дома.
Он повернулся к Дементьеву, взгляд его потеплел.
— Есть у вас сведения из дому?
— Вчера получил письмо.
— А мне вот не пишут…
В словах генерала была печаль, понятная начальнику политотдела и Дементьеву. Они знали, что семья командира дивизии осталась в осажденном Ленинграде.
Генерал почувствовал, что его поняли, и заторопился:
— Пошли, товарищи!
Славин и Хачикян шагали впереди комдива и майора Кобурова, Ивчук и Жапан Копбаев замыкали шествие.
Мороз стал слабее. Небо было обложено густыми облаками. Бойцы вели генерала с величайшей осторожностью, оберегая его от малейшей опасности; они гордились тем, что сопровождать комдива поручили именно им.
— Помнишь прежнего комдива? — вполголоса
— Помню.
— Маленькая была у него душа. Об этом только я и знаю. А этот, братец ты мой, настоящий туляк!
Добравшись до батареи, группа остановилась. Перед генералом выросла огромная фигура Гамзы Садыхова. Генерал протянул лейтенанту руку.
— Ну как, доволен расположением своей батареи?
— Доволен, товарищ генерал! — прогудел Садыхов.
— А я вот недоволен! — заявил генерал. — Лишняя это, совершенно лишняя самонадеянность! Я уверен, что враг больше тебя доволен твоей позицией. Он сразу выведет из строя твои пушки. А ну, пойдем к орудиям!
Взяв огневой план у старшего офицера, генерал присел у укрытия и ручным фонариком посветил себе. Затем, подойдя к одному из орудий, встал на место наводчика, выстрелил. Расчет орудия молча и споро обслуживал его. Выпустив пять снарядов подряд, генерал повернулся к Гамзе Садыхову:
— Увидишь теперь, как бахнут по твоим позициям!
Не прошло и нескольких минут, как фашистские минометы взяли под обстрел позиции Садыхова. Лежа вместе с Кобуровым, командиром батареи и расчетом орудия в укрытии, Яснополянский следил за огнем неприятеля. Когда он прекратился, генерал встал.
— Где твой блиндаж? — обратился он к Садыхову. — Хочу при свете поглядеть на тебя и Кобурова. Идем!
В блиндаже, словно забыв о Кобурове, он обрушился на Садыхова:
— Артиллеристом называетесь! Для одной батареи позиций выбрать не сумели. А что бы вы делали, если б завтра назначили вас начальником артиллерии дивизии? Не задумывались над этим? Или решили навсегда остаться командиром одной батареи?
Огромная фигура Гамзы Садыхова как будто уменьшилась в размерах: лейтенант-исполин был вконец смущен.
Генерал вгляделся в Садыхова и улыбнулся:
— А ведь будь на тебе маршальская звезда — всякий бы поверил! Протяни-ка руку.
Совершенно потерявший голову Садыхов протянул генералу руку. Командир дивизии изо всей силы рванул лейтенанта к себе, но не сумел даже пошатнуть его.
— Ну и силища! Откуда она у тебя?
Лицо Гамзы просияло.
— Родители наделили, товарищ генерал, да родные кавказские горы.
— Надо разумно использовать свою силу и здоровье! Ну, так вот, немедленно переменишь позиции батареи и в двадцать три тридцать явишься к командиру полка.
Генерал с Кобуровым отправился в расположение второго батальона. Гамза Садыхов спешно снимал батарею и переводил ее на новые позиции. Казалось, он получил от комдива не замечание, а высокую награду — так легко и радостно было на сердце у артиллериста.
…А в это время, сидя в окопах первого батальона, дружески беседовал с бойцами начальник политотдела. Поле перед окопами по временам освещалось немецкими ракетами. Трассирующие пули со свистом пролетали над головой или зарывались в бруствер.