Дети немилости
Шрифт:
— Пусть газеты усомнятся в том, что Атергеро — действительно Воин Выси. Настоящий Воин ни при каких обстоятельствах не напал бы первым. Трагический инцидент под Гентерефом, полагаю, должен навести общественность на определённые мысли. Заявите, что не можете отдать демона в руки некомпетентных людей. Третьего «случайного» нападения допустить нельзя.
Эрисен отступил на шаг; на лице его выразилось потрясение.
— А ведь вы правы, — сказал он.
«Разумеется, прав», — мысленно заметил я.
— Тогда где истинный Воин? — вслух подумал принц.
Итаяс, маячивший рядом с сестрой, ухмыльнулся, но под моим взглядом мгновенно сделал каменное лицо.
— В этом контексте, — сказал я многозначительно, — мне совершенно непонятна агрессия Аллендора. Мы в Уарре могли объяснить для себя причину их показательных манёвров и форсирования военных разработок. Высь демонстрировала силу Бездне. Но зачем провоцировать Древний Юг?
Эрисен помрачнел.
— Я боюсь, что конфликт ещё далеко не исчерпан, — сказал он и вдруг добавил с сердцем: — Побери бесы все эти магические циклы с их законами! Я вижу настоящее положение вещей, Морэгтаи, и оно мне не нравится. Слыхал я, знаете ли, о гипотезе, что нет в природе никаких циклов. Право, я склонен в это поверить.
Я помолчал. «Как бы то ни было, во многом Эрисен прав», — пришло на ум.
— Есть время подготовиться к войне, принц.
Усы Эрисена печально опустились.
— Как ни горько это сознавать… Я оставляю вас, Морэгтаи. Сегодня вечером или завтра пришлю человека. Нам многое нужно обсудить.
Я кивнул.
Проводив принца взглядом, я подошёл к настоящему Воину. Итаяс ухмылялся, довольный, как сытый кот. Некоторое время мы смотрели друг на друга.
— Ты знаешь, — наконец, сказал я.
— Знаю, — кивнул Итаяс и не удержался от самодовольного: — Я с самого начала это знал.
Атергеро заворчал и вытянулся поперёк клумбы, укрывшись рукой от яркого солнца. Юцинеле присела рядом с ним, с любопытством поглядывая на нас, но очевидно не прислушиваясь. Она гладила Атергеро по голове. Тот блаженствовал. Послушный и любящий демон рядом вселял в девушку уверенность, она уже не тушевалась и не бледнела.
Итаяс посмеивался.
— Ты хитёр, — признал я. — Пожалуй, даже слишком. Но я не гневаюсь.
— Я счастлив, — горец расплылся в улыбке. — Ты оказываешь нам честь, император. Но не думай, что оказываешь нам благодеяние. Лациаты называют меня Демоном. Скоро они увидят, сколько в этом истины.
— Вот как?
— Я дам тебе великий дар, — сказал Итаяс, глядя мне в глаза с усмешкой скорее лиса, чем барса. — Сейчас — Таян и Кэтукам, к зиме склонится Ора, весной — Имарикам и Дзерасс.
Брови мои поползли вверх.
— Это обещание?
— Это предсказание.
Я немного подумал.
— А что скажет твой отец?
Итаяс пренебрежительно фыркнул.
— Я вижу его сердце. Он смирится. Золотая клетка лучше железной.
— Ты неласковый сын, — усмехнулся я.
— Я не питаю почтения ни к пышности, ни к знатности, ни к старости. Только к доблести и мудрости, император.
Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, улыбаясь. «Кажется, это было что-то вроде лести», — решил я; бескомпромиссность горца меня забавляла. Оставалось тайной, когда он успел переменить своё мнение, но издевательские подначки сменились фамильярным расположением. Чтобы избежать неловкости, приходилось отвечать тем же; счастье, что у нашей беседы не было свидетелей, кроме безумного демона и Юцинеле, которую нарушения этикета не смущали. «Если Итаяс действительно с самого начала всё знал, — занимал меня вопрос, — тогда почему… Нет, мысли пророка понять невозможно».
— Чаарикам вместе с прочими каманами станет частью Таянри, — в тон Итаясу сказал я. — Горцы по обычаю получат освобождение от налогов на пять лет. Но набеги должны прекратиться.
— Я об этом позабочусь, — ласково пообещал Итаяс.
Мне вспомнился давний совет в Кестис Неггеле; я сказал тогда своим сановникам, что Итаяс способен залить Лациаты кровью куда успешнее имперских войск. Я был бесовски прав тогда. Пожалуй, на итаясов век сражений хватит, а там — все буйные головы успеют скатиться с плеч…
— Что же, — сказал я, — остаётся последнее.
Итаяс ухмылялся.
— Хочешь знать, какой получишь ответ? — поинтересовался он.
— Когда я захочу это знать — я спрошу, — ровно заметил я и продолжил: — Я хочу знать, зачем всё это тебе.
Такого вопроса он не ждал.
Горец отступил на шаг, глядя на меня со странным выражением — не то враждебность, не то затаённая боль. Улыбка исчезла с его лица, и глаза впервые стали живыми, а не стеклянными. Юцинеле встревожилась. Атергеро немедля проснулся, начал мычать и размахивать руками, изъявляя желание защитить госпожу. Той пришлось его успокаивать. Итаяс даже не взглянул на сестру и её демона. Сунув пальцы за пояс, он смотрел на меня — исподлобья, искривив губы. Потом зачем-то спросил:
— Ты в самом деле хочешь узнать?
— Да.
Таянец оскалился.
— Она убила моих сыновей, — сказал он. — Их было двенадцать. Двенадцать храбрых сыновей. Я хочу отомстить.
Я умолк.
…Какое зло можно причинить тому, кто настолько огромнее человека? По крайней мере, испортить Ей удовольствие. Так я подумал когда-то — и надменный дикарь в горах Таяна подумал так же. Сверхъестественный дар заменял ему книжное знание, закон кровной мести — священную гордыню арсеитов. Горцы вели свои роды от богов. Воин Выси не привык смиряться. «Ей легко играть людьми заурядными», — сказала Младшая Мать. Игровые фигуры той стороны не годились для игры так же, как мы.
— Я понимаю.
— Теперь действительно остаётся последнее, — сказал горец и снова растянул рот до ушей. В этот раз ухмылка вышла несколько перекошенной… Я обернулся и окликнул:
— Юцинеле.
Та вскинулась, поймала повелительный взгляд брата и торопливо встала, разглаживая складки платья. Атергеро что-то недовольно буркнул. Не оборачиваясь, таянка щёлкнула его по лбу, и демон с горестным воплем повалился за клумбу, в глубь колючего кустарника. Я невольно улыбнулся.
— Юцинеле! — звучно приказал Итаяс. — Подойди.