Дети победителей
Шрифт:
– Если б я знал, что ты не спишь, я бы, думаешь, стал распускать язык?
– резонно спросил ребенок.
– Поспишь тут…
– Конечно нет! Пора подниматься, лагерь собирается. Вольвериан наконец-т приказал сниматься.
Химилла продолжил колдовство с волосами под тихое мурлыканье песни. Не самой приличной, но все ругательные слова в последнюю секунду заменялись созвучными. Получалось смешно, и Кейтелле едва сдерживался. За стенами палатки скрипел холод и дребезжали сборы - очень тихая суета сборов. Кейтелле представил, как лагерь обнимает утренний туман. Их ждала новая сеча, где-то на западе. Он боялся дня
Рядом сопел вымотанный Йеми. Вчерашнее негаданное приобретение. Спал, а может, тоже притворялся. Его, собственно, и не было видно под кучей одеял. Пришлось пошарить в складках, чтобы убедиться, что хилое белесое чудовище никуда не сбежало за ночь. Рука нащупала тонкое холодное запястье с упорным пульсом бодрствующего и напуганного человека - нет, кошмар не растворился к утру. Кейтелле стало стыдно за эти мысли.
Навязавшись узлов, Химилла поднялся и выполз из палатки, бормоча что-то насчет того, что интересно бы глянуть на крысу. Тегра - как называли того на катри. Поразмыслив, Кейтелле решил, что ему тоже интересно посмотреть и на Тегру, и на Рейнайоли, который со вчера сам не свой. А заодно узнать, что обо всем этом думает Ноксид.
Крыса спала на земле недалеко от лагеря, прикрученная к дереву веревками. Всю ночь караульные следили за сохранностью пленника. Скорее всего, за последние часы он потерял половину положенного здоровья.
– Помрет от воспаления, - сплюнул Айномеринхен, когда Кейтелле, помятый и невыспавшийся, подошел к нему.
– Наверное, милосерднее было бы пристрелить его с остальными. Но они не желают быть милосердными.
– Хараби просто обязаны замучить Сельманту до смерти, - прошипел Химилла, нависнув над оврагом с белыми телами. Кейтелле вздрогнул.
– Прийти в зеркалах к каждому и вытянуть всю душу!
– Они не желают быть милосердными… - повторил Менхен.
– И их можно понять.
В лагере разгоралась бурная деятельность. Одна группа таскала с ручья воду, передвижная кухня разжигала костры. Народу было непривычно мало.
– Где освобожденные?
– спросил Кейтелле.
– Ноксидовская группа увела их к лагерю Альянса. Еще до рассвета - они не пожелали оставаться рядом с их персональным демоном. Так что передай своему новому детенышу, что он может больше не прятаться - солдаты Альянса не суеверны, им устав не позволяет.
– Хорошие новости, - расстроился Кейтелле уходу Ноксида.
– Вот только не думаю, что смогу заставить Йеми вылезти из укрытия.
Солдаты Альянса действительно оказались далеки от суеверий. К палатке с демоном их все больше стягивало любопытство, так, что Айномеринхену пришлось требовать от Вольвериана покоя для Йеми. “Урод уродом, - говорил врач.
– Но он мой пациент, и ему необходима тишина”.
– Жаль его, он с нами ненадолго, - сказал Менхен Кейтелле, когда любители поглазеть разбежались по делам.
– Почему это?
– Химилла уже перестал глумиться над телами врагов (его подначивало пугливое внимание Тегры, но теперь тот вырубился, и стало неинтересно).
– Демоны заберут его обратно?
– Химилла, от кого ты набрался такой ерунды?! Какие демоны?
– возмутился Менхен.
– У него мало шансов выжить с нами, это же ясно как белый день!
– Я-то выжил! Протри глазы!
– Глаза, - поправил
– Ты давно переступил порог, когда люди гибнут без причины!
– ответил врач.
– Как будто тут причин нет. Тебя, Химилла, кто-то бережет, мне так кажется, а вот Йеми…
К ним подошел Вольвериан - высокий и грозный, как туча, и раздосадованный вчерашним представлением.
– Кейтелле! Приводи-ка свой детсад в боевую готовность, через час снимаемся.
Кейтелле салютовал от неожиданности и быстро отправился к палатке, Химилла поскакал за ним, но на полпути свернул к Рейнайоли, замаячившему черным облаком у костра. Эмолий оставался единственным человеком, кто не интересовался ни Йеми, ни его историей. Поразмыслив, Химилла вспомнил, что те были жителями одной общины и, вероятно, даже знакомы.
Дорога, петлявшая по краю леса, шла почти вплотную к выгоревшей деревне. Она раскинулась черным пятном на равнине, продолжая тыкать в небо черными поленьями-пальцами. В память Кеталиниро навсегда врезался Рейнайоли, маленький и дрожащий, закрывающий рот рукой. Он то и дело оглядывался на удалявшуюся деревню, сдерживая рыдания. Эмолий знал: даже если случится чудо и смерть минует его – сюда он никогда уже не вернется. Он прощался с домом.
Йеми шагал заведенной куклой и реакциями сильно напоминал Рейнайоли. Такой же заторможенный и обреченный. Щуплый ребенок покорно делал то, что говорит ему Кейтелле, держался уродливым хвостом и отказывался от еды. Солдат он избегал, но чем-то чувствовал, что если уж кто и не станет его убивать, так вот этот непомерно взрослый человек, спокойный и тихий.
Кейтелле же время от времени пробовал говорить с Йеми, но тот молчал, словно проглотил язык.
На предложение в первую стоянку сходить набрать дров ребенок не отреагировал, впрочем, как и всегда. Зато отреагировал Химилла - он запрыгал рядом, заявляя, что должен непременно приглядеть за растяпой Кейтелле, который, конечно, как и в прошлый раз, приволочет нечто мокрое и неразжигаемое.
Его пришлось осадить. Химилла надулся и утопал к Рейнайоли.
Стоило Кейтелле шагнуть в сторону леса, как Йеми поплелся следом. Светлые брови то и дело краснели от надвигающихся слез, малыш спотыкался, но не задавал лишних вопросов и вообще не произносил ни звука. Прошло немало времени, прежде чем Йеми хоть как-то расслабился и начал помогать. Он подбирал веточки своими нелепыми перчатками, которые сшил на скорую руку Айномеринхен. Казалось, радовался своим находкам. Кейтелле старался не выдавать своего пристального внимания, и скоро на чудовищном личике отразилось непроницаемое сосредоточение. Йеми продолжал молчать.
– А может, ты и не умеешь разговаривать?
– задумчиво произнес Кейтелле.
– Конечно, для четырех лет это странно…
– Мне шесть, - прохрипел Йеми.
– А?
– Кейтелле растерялся.
– Мне шесть лет, - покорно повторил малыш.
На шесть Йеми никак не тянул. Еще какое-то время они молчали. У Кейтелле было слишком много вопросов, и он безумно боялся спугнуть настрой ребенка.
– Тебе не холодно?
– спросил он чуть позже.
– Всегда.
На Йеми висели какие-то невразумительные серые тряпки, подбитые мехом. Риза утеплила его, как могла, но большая часть одежды не держалась на тщедушном теле, другая продувалась всеми ветрами на свете.