Дети Робинзона Крузо

Канушкин Роман Анатольевич

— Я уже начинаю ревновать, — сказала она.

— В смысле? — искренне удивился Миха.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

Миха промолчал. Она сказала:

— Я никогда не стану этой твоей актрисой. Я не Одри Хепберн. И все равно ты мне очень нравишься.

Миха огляделся, затем произнес ровным голосом:

— Я понял. — Все же у него запершило в горле. Усмехнулся. — Последнюю часть фразы.

Она неожиданно к нему прильнула. Поцеловала в губы. Так горячо — впервые. Ей снова удалось удивить Миху-Лимонада. Уже через мгновение он не выглядел обескураженным, нежно щелкнул ее по носу и направился к Бумеру.

— Возвращайся, — проговорила она.

Миха остановился:

— Ты о чем?

— Просто. — Она обняла себя за плечи, смотрела ему вслед. — Куда бы ты сейчас ни направлялся, я буду тебя ждать.

— Ладно, — Миха кивнул. И сел в Бумер.

***

И вокруг стала ночь. Всего лишь потому, что Миха-Лимонад решил сделать крюк, набрав лишних километров пятнадцать, чтобы выехать на Рублевску ближе к Москве, чем тащиться вдоль высоких унылых заборов, какими отгородили себя представители Luxury Lifestyle от остальных жителей страны. Бантустаны, гетто-наоборот, лепрозории — какими только прозвищами не отплачивали обитавшим за этими заборами менее удачливые соотечественники. Михе было давно наплевать на мнение либидозных завистников, как, впрочем, и на пакетные highlife страсти, кипящие по ту сторону стены.

Михин взгляд упал на индикатор топлива — собственно говоря, заправиться следовало давно. И в ночи, опустившейся вокруг, зажегся огонек. Миха подумал, что никогда не видел более странной автозаправки: она была стилизована то ли под украинские хаты времен «Вечеров на хуторе близ Диканьки», то ли под Русь Берендеева царства — одна высоченная соломенная крыша над основным павильоном чего стоила. Вместо людей в униформе или привычных таджиков здесь расхаживала бойкая старушка-заправщица в плетеных лаптях и каком-то немыслимом перекошенном зипуне. Luxury Lifestyle явно приняли бы ее за отмытую бомжиху. Завидев клиента, старушка быстро засеменила к черному Бумеру. Миха открыл окно — снова запахло далеким дождем, еще не рожденными травами и почему-то грибами. Если бабку и отмыли, то явно вечерней росой, отравленной светом Луны.

— Вы уверены, что вы здесь работаете? — с наигранным сомнением обратился Миха к заправщице.

— А то?! — не обиделась старушка и встряхнула волосами, рыжими, веселыми и неожиданно молодыми.

«Это еще что за лесной народец? — улыбнулся про себя Миха. — А деньги у них принимает пастушок Лель со свирелью? Ну, волосы-то у бабки — парик. Вон же, какие-то малиновые бабочки в прическе». Он начал открывать дверь, чтобы пойти расплатиться, но старушка вдруг твердо остановила его:

— Сиди, сынок. Нечего расхаживать в такую ночь. Тем более тут.

Миха-Лимонад вопросительно взглянул на заправщицу. Но бабка лишь добродушно улыбалась:

— Сами все сделаем, — пояснила она.

Миха решил подчиниться, и не без удовольствия — ему все больше здесь нравилось. Прямо художественная акция актуального искусства: хозяева заправки либо молодцы, либо какие-то совсем уж отмороженные художники, развлекающиеся по полной.

Старушка продолжала улыбаться, выставив перед собой руку с открытой ладонью (И Миха вдруг подумал, что несколько минут назад таким же жестом ему протягивали красно-синие таблетки. Может, его и вправду «вштырило»?), а второй, такой же добродушный, с хитрым прищуром маразматика, уже спешил сюда. Это был хлипкий, но бодрый дед в точно таком же перекошенном зипуне, с жиденькой козлиной бороденкой и соломенными волосами, растущими в разные стороны.

— Скорее, ярило-хуило! — торопила бабка. — Клиент у нас. Сбежавший мальчик.

Миха вначале подумал, что ослышался. Потом, вспомнив про актуальное искусство, подумал: нет, все по плану, в том числе и безумное обращение к напарнику. Двигатель Бумера неожиданно и капризно зачихал, звук показался тревожным, шершавым (автомобилю здесь не нравится — мысль была вздороной, и Миха странно усмехнулся), старушка же строго и успокаивающе постучала по капоту, и двигатель заглох. Миха вздохнул, вынул ключ, протянул его и деньги заправщице. Собирался назвать марку бензина, но старушка опередила:

— Девяносто пятый, до полного, — велела она деду и отправилась снимать заправочный шланг, что-то насвистывая себе под нос.

Миха-Лимонад проследил за ней глазами, а потом рассмеялся, расслабленно откидываясь на спинку кресла — это просто все случайные, ничего не значащие совпадения, универсальный набор из ограниченного числа возможностей, как гадание цыган. А хозяева и вправду молодцы: здорово персонал разыгрывает спектакль, втягивая Миху в какой-то сумасшедший бенефис. За это и не жаль заплатить.

Вернулся соломенный дед, принес чек и деньги, на которые взирал с недоумением, затем, словно сообразив, протянул Михе:

— На! Бл... Это тебе, красавчик. Сдача.

— Спасибо, отец.

— Правильно ты его назвал, — похвалила бабка, потрепав деда за бороденку, а тот довольно замурлыкал.

Миха улыбнулся и посмотрел в сторону — вокруг яркого фонаря, под соломенной крышей, билась одинокая бабочка. Миха пригляделся: действительно, бабочка в апреле.

— Не рано ли она проснулась? — Ни к кому не обращаясь, проговорил Миха.

— Бабочка-капустница все знает! — важно ответила бабка.

— И ты вспомнишь, — веско заявил дед. — Если тебе суждено.

— Ну да, ну да, — кивнул Миха. Шоу продолжалось.

Цены на заправке, невзирая на весь перфоманс, оказались умеренные. И это в нескольких-то километрах от селебритис-бантустана. Миха усмехнулся, и бабка, и дед разулыбались в полные рты. Миха протянул каждому по сто рублей:

— Вы молодцы.

— Ой, милок! — вскинулась старушка, пряча деньги в прорезь зипуна.

— Красавчик, — вставил дед и помахал купюрой как счастливым лотерейным билетом. — Бля... нах.. Ты заплатил!

— Спасибо тебе, — чуть не прослезилась заправщица. — Ты не жадный, я гляжу. — И она провела рукой перед глазами. — Жадность — плохо. Правда. А я правдузнаю.

— Жадный отвалил бы по штуке или поболе, — сказал дед, — иль ваще ничего! Сто рублей — сто друзей... Заплатил!

Миха пожал плечами. Дед почесал соломенный затылок (скорее всего, тоже парик) и начал переминаться с ноги на ногу, словно хотел в туалет.