Дети выживших
Шрифт:
— Откуда ты знаешь? — хмуро спросил Шумаар.
— Занн, — кратко ответил Кайюм. — До того, как исчезнуть, он получал донесения от своих разведчиков. Но теперь нет и Занна, а гонцы из Арманатты уже не найдут нас.
Лицо Шумаара исказила судорога.
— Ты болван, Кайюм. Гонцы найдут нас везде. Таков их долг.
— Да, найдут, — запальчиво ответил Кайюм, — по костям лошадей и по оскверненным шакалами могилам.
Шумаар поднялся во весь свой гигантский рост, — огоньки светильников мигнули, и испуганно метнулись в стороны. Кайюм невольно пригнул голову, другие тысячники отпрянули в испуге.
Шумаар внезапно расхохотался.
— Занн вернется, — наконец сказал он. — Он получил приказ, и вернется, когда выполнит его. Зуара совсем недалеко. Как только он найдет дорогу к ней, он пришлет гонца или приедет сам. А Зуара — это самый верный и самый безопасный путь на юг.
Тысячники молчали.
— Зуара впадает в Южное море, в последнее море, — Шумаар опустил плечи и снова сел на ложе. — Туда мы и идем.
Через несколько мгновений тысячники как по команде стали вставать и нестройно, толпясь у выхода, выходить из шатра. Но Кайюм задержался. Когда последний тысячник вышел, Кайюм обернулся и сказал:
— Прости мои дерзкие слова, повелитель.
Шумаар не шелохнулся.
Кайюм опустил голову.
— Прости, повелитель, — глухо повторил он. — Прикажешь казнить меня? Я готов.
Шумаар улыбнулся одним уголком рта.
— Иди, Кайюм. Я не собираюсь наказывать тебя. Люди устали, и ты правильно сделал, сообщив мне об этом.
Кайюм кивнул, помедлил.
— Разреши вопрос, повелитель?
— Говори.
— Ты сказал, что Зуара впадает в море… Но старые солдаты говорят, что она ведет к Тем, кто сидит у Рва. И падает в ров, превращаясь в пар. Говорят, там вечно пахнет сгоревшей рыбой…
— Так говорят те, кто никогда не был в устье Зуары, — возразил Шумаар.
Кайюм мигнул, повернулся и торопливо вышел.
Еще несколько дней истомленное войско шло вперёд. Гор больше не было видно, красная земля тоже кончилась, но начались странные нагромождения скал, среди которых таились бездонные расселины. Растительность тоже изменилась: здесь было больше травы, возле скал рос горько пахнувший кустарник с жесткими узкими листьями, а в скалах сочились родники, и вокруг воды росли чахлые рощи неизвестных деревьев.
Не было Занна. И не было Зуары.
Еще спустя несколько дней скалы стали громоздиться повсюду. Среди скал во всех направлениях разбегались звериные тропы, и некоторые никуда не вели.
Впереди войска шли отряды разведчиков, разведывая путь.
А потом и разведчики перестали возвращаться.
В одной из расселин слышались таинственные голоса.
А на краю расселины были следы лошадиных копыт и скрюченных пальцев: разведчики сорвались вниз, хотя и боролись до последнего.
— Это не человеческие голоса, — шептались вечером у костров. — В расселинах живут демоны, которые пожирают случайно упавших животных.
Шумаар, не обращая внимания на шепоток за спиной, шел мимо костров к краю лагеря.
Снова была ночь, и снова чужие звезды горели над головой. Иногда звезды срывались и падали, оставляя в небе горящий след.
Шумаар вышел далеко за круг последнего костра, и, оказавшись у пропасти, остановился. На дне журчал ручей. Кричала ночная птица. Он вгляделся вниз. Расселина была довольно широка, но не глубока. Внизу росли деревья, и журчал, журчал ручей, — почти речка.
Шумаар вздрогнул. С внезапной ясностью он вдруг понял, что это и есть истоки Зуары. Он глубоко вдохнул и ощутил запах хвои, и почувствовал свежесть воды, — много дней и ночей он не ощущал этой свежести, и вот теперь…
Он обернулся на звук: под чьей-то ногой захрустели мелкие камни. Широко улыбнувшись, Шумаар начал:
— Вот она, Зуара. Ров, о котором ты говорил, Кай…
Нечеловеческой силы удар обрушился ему на голову, — сзади и немного сбоку. Шумаар был без шлема, и тяжелая палица проломила кости. Он в изумлении охнул, и почувствовал, как земля уходит из-под ног, голова почему-то стала тяжелее тела, перевесила вниз, в пропасть, — и он понял, что летит, перед тем, как потерять сознание от взорвавшейся в голове боли.
— Вот тебе твой проклятый Ров! — пролаял сверху голос Кайюма.
Тело Шумаара скатилось по хвойным лапам, с ветки на ветку, и почти невесомо соскользнуло в мягкую нежную траву.
Он лежал на берегу звенящей речки, и слышал гомон разбуженных птиц, плеск рыбы, шорохи леса. И еще он чувствовал запахи — множество ароматов леса и трав.
И тогда он понял, что ещё жив, и открыл глаза. Над ним по-прежнему сияли звезды.
Шумаар перевернулся со стоном. Наверное, во время падения он повредил позвоночник, — по крайней мере, каждое движение давалось ему с трудом и сопровождалось вспышками тошнотворной боли.
Спустя время — он не знал, сколько, потому, что больше не чувствовал времени, — он пополз в сторону реки. Он полз, волоча за собой ноги, забрасывая руки вперед, — ему казалось, что руки у него стали длинными, гораздо длиннее, чем были прежде. Хотя и прежде были длинны. Он цеплялся за неровности почвы, за траву, за камни, и подтягивал тело. И так раз за разом, снова и снова.
Наконец руки коснулись воды.
Шумаар полежал, отдыхая. Потом с неимоверным усилием преодолел последнее расстояние и погрузил голову в кипящую ледяную воду.
Сначала вода обручем сжала голову, а потом постепенно боль стала слабеть. Он приподнимал голову, отфыркивался, хватал ртом воздух, — и снова опускал ее в реку.
Река смывала кровь и боль.
Потом он отполз от воды и лег на спину.
Вверху, на далеком обрыве, на фоне звёздного неба он различил тени.
— Говорю тебе, что он жив, — сказал кто-то. — Надо спуститься и проверить.
— Даже если он и жив… — начал было второй голос и замолчал.
Они, кажется, прислушивались.