Дети выживших
Шрифт:
Потом ветер свистнул на прощание и почти исчез. Лишь красные столбики вились вокруг.
Армизий приподнял голову, дыша открытым ртом.
Это был вход в пещеру. Здесь было темно, но дальше, там, куда уходили галереи, тлело слабое сияние.
Армизий встал на четвереньки, стянул с головы ашмаг. Его скрутил приступ кашля, он хрипел и отплёвывался, ничего не слыша и не понимая.
Потом почувствовал, что Селло тащит его куда-то дальше. Армизий поднялся и, спотыкаясь, побрел за ним.
Галерея свернула раз и другой, всё время понижаясь.
Сияние приблизилось, и после очередного поворота Армизий с удивлением увидел громадную пещеру.
Чьи-то руки подхватили его. Он почувствовал под руками холодное и мокрое, и понял, что ему дали воды. Но вместо того, чтобы пить, он начал плескать водой себе в лицо, протирая глаза и постанывая от боли.
Кто-то рядом ворковал и уговаривал, но язык был странным, хотя и отдаленно знакомым.
— Угх… Кха-угх…
Армизий, оттолкнув заботливые руки, поднес к губам каменную чашу, в которой только что умывался, и с жадностью осушил ее, не чувствуя, как жжет и скребет в горле пыль и скрипят на зубах песчинки.
Вытерев лицо ашмагом, он скомкал его и сунул за пояс. Зрение постепенно вернулось к нему.
Он увидел сначала смутно, а потом всё отчетливее человеческие фигуры. Множество человеческих фигур. Некоторые были полуодеты, и тела их блестели в колеблющемся свете костра, разложенного на возвышении в центре пещеры. Люди сидели, лежали, стояли вокруг костра и с любопытством оглядывались на Армизия.
Армизий поискал глазами Селло. Тот сидел на корточках у костра, разговаривал с кем-то, и на взгляд Армизия ответил кивком.
Армизий подошел ближе.
— Это и есть каменоломни? — спросил он. — Никогда здесь не был…
— И напрасно, — ответил Селло. — Кроме того, что здесь добывали камень для строительства Новой столицы, здесь еще добывали и знания…
Армизий непонимающе смотрел на него.
— Да, — снова кивнул Селло. — Здесь, в дальних заброшенных выработках, собирались вечерами нарронийцы. И вспоминали своё прошлое. Вспоминали то, что почти стёрлось из нашей памяти за два последних столетия.
Армизий слушал, сосредоточенно пытаясь понять, но смысл вполне ясных слов ускользал от него.
Селло хлопнул рядом с собой по соломенной подстилке, приглашая сесть. Армизий уселся.
— Магистр… Или, как назвал его варвар, менгисту, — и, по-моему, это слово имеет гораздо больше смысла, — правил Нарронией около двухсот пятидесяти лет. Всё это время он вытравлял из нашей памяти всё, что казалось ему пережитками, суевериями, дикостью. Он запретил нам говорить на нашем языке. Он запретил вспоминать о прошлом, о том, как надо охотиться, как прятаться от бурь, как жить, в конце концов… Но люди не хотели забывать. Многие приходили сюда, говорили на языке предков, жарили на вертеле убитую дичь, рисовали на стенах природной охрой…
Армизий оглянулся. Действительно, стены пещеры были разрисованы удивительно реалистическими рисунками. Это были сцены охоты, — по каменным стенам пещеры бежали стада антилоп, падал раненый бык, полз леопард с перебитыми лапами.
— Но… — Армизий крутил головой и всё никак не мог поверить, что всё это было возможно.
— Я знаю, Армизий, знаю. Да, менгисту научил нас многому. Он дал нам виноград и сады, научил обрабатывать железо и строить водопроводы. Дал новые знания, новую жизнь. И всё это было бы прекрасно, если бы он одновременно, как самый жестокий тиран, не запретил память.
— Селло, ты говоришь, как варвар, — прошептал Армизий.
— Я не Селло, — без улыбки ответил тот. — Моё родовое имя Уокх из рода аокхов. И оставь в покое привычку называть меня одноклеточным!
Селло отвернулся от Армизия. Растрёпанная женщина с открытой грудью подала ему кусок жареного мяса с костью. Селло улыбнулся ей, взял мясо и впился в него зубами. Сок потёк по подбородку.
Подбородок был небрит — Армизий только сейчас это заметил.
— Хах-кха! — сладко сказала женщина и протянула кусок поменьше Армизию. Армизий воровато оглянулся по сторонам, вытер руку о край изорванного грязного паллия и взял мясо…
Эль-Мен
Пир по случаю победы устроили прямо на портовой площади, возле кораблей, еще остававшихся в гавани.
На самом высоком месте, окруженный телохранителями, сидел Амза. Он пыхтел, слушал, что говорят полководцы, и смеялся, хлопая себя по ляжкам.
Лухар сидел ниже Будэра. Это что-то значило, но только не в его глазах. Главное — одержана ещё одна победа, и какая! Завоевать Эль-Мен — о таком он раньше мог только мечтать.
Другое отравляло ему настроение и не давало участвовать в веселых рассказах тысячников.
Когда Амза подъехал к городу, и знатнейшие граждане Эль-Мена вручили ему ключ от главных ворот, Амза отказался от ключа и от подарков. Он подозвал Будэра и кратко сказал:
— Всех мужчин этого города — перерезать. Женщины станут рабынями.
Лухар услышал этот приказ. Он никак не ожидал, что с городом, который был взят почти без потерь, Амза захочет поступить так жестоко.
— Повелитель, — обратился он к Амзе. — Разреши мне вступиться за Эль-Мен.
— Вступиться за Эль-Мен? — удивился Амза. Покрутил круглой головой с жирным загривком и сказал:
— Мы слушаем тебя, тысячник Лухар.
— Эль-Мену много столетий, — смиренно сказал Лухар, постаравшись не заметить, что его мимоходом понизили в звании — он исполнял обязанности темника и имел право на это звание, — Он всегда славился воинами и доблестью. Никто и никогда не мог покорить Эль-Мен, хотя, говорят, когда-то народы моря, пришедшие с океана, и покорили его… Зачем нам убивать всех? Разве это оставит о нас здесь добрую память?
Амза несколько мгновений пристально вглядывался в лицо Лухара, потом сказал: