Дети выживших
Шрифт:
Когда воин, стоявший над ним, рассек камчой его губы и Амнак захлебнулся кровью, Ар-Угай рассмеялся.
Когда Амнака за ноги поволокли к выходу, и голова его стала биться о ковер, Каран-Гу засмеялся тоже.
А Тухта вдруг понял, что его будущее не совпадает с будущим Амнака.
Да, будущее у них было разным.
Но не настолько разным, как хотелось бы Тухте.
Под грохот наккара с Амнака содрали халат и нижнюю рубаху и исполосовали плетьми, пока он не потерял сознание. Потом его отлили водой. И палач длинными тонкими щипцами вырвал у него сначала один глаз, потом другой. А потом, когда Амнака снова привели в чувство и лекари в халатах желтого шелка напоили его дурманом, палач теми же щипцами вырвал ему язык.
И язык, и глаза он бросил собакам.
А то, что оставалось Амнаком, надели затылком на деревянный кол.
Тухта смотрел, как и все, не отворачиваясь.
Он знал, что Каран-Гу следит за ним, и вел себя так, как подобает воину благородной крови — родичу первого темника.
Когда с Амнаком было покончено и тело его оставили в степи, неподалеку от ставки, на корм стервятникам и псам, Тухту подвели к Каран-Гу.
— Ты всё понял? — спросил Каран-Гу.
— Всё, повелитель, — ответил Тухта.
— Что ты понял?
— Что предавший своего командира хуже собаки и заслуживает позорной смерти.
Каран-Гу переглянулся с Ар-Угаем. Кивнул.
— Это хорошо, что ты всё правильно понял, Тухта. Но я не хочу нарушать закон Тамды и проливать твою благородную кровь.
Он махнул рукой воинам, и Тухту бросили на длинный ковер, вынесенный из шатра и положенный на землю. Ноги Тухты оказались снаружи — ковер был недостаточно широк.
Но достаточно длинен.
Тухту стали туго заворачивать в ковер, и завернули столько раз, что из глубины свертка раздался приглушенный жалкий вопль.
Когда ковер закончился, дух Тухты уже отлетел, а его безжизненное, смятое, как тряпка, тело почти ничем не отличалось от ковра.
После праздничного ужина с шурпой, пилау, зажаренным ягненком, баурсаками, печёной рыбой из озера Бонго и кислым намутским вином, Каран-Гу удалился в свои покои и пригласил с собой Ар-Угая.
Каран-Гу лег на низкую удобную тахту с маленькими подушечками, и, улыбаясь, сытно отрыгнул.
— Ты знаешь, как я мог бы поступить с тобой, Ар-Угай, — сказал он.
— Знаю, — подтвердил Ар-Угай.
Он оставался стоять на ногах, и стоял не рядом, не сбоку, а далеко от лица Каран-Гу, и совсем близко от его шерстяных домашних ичигов, провонявшим ножным потом.
— Но я считаю, что каждый из нас достоин того, чтобы стать великим кааном. Именно поэтому никто и не будет им. Мы будем править каждый в своем улусе, не мешая, а помогая друг другу.
— Это золотые слова, — сказал Ар-Угай.
Каран-Гу покосился на него, ибо ему почудилась тень насмешки в словах красавца Ар-Угая. Он всегда был любимчиком Богды, Лисья Шапка, и успел снискать себе не самую добрую славу среди боевых командиров.
— Но ты слишком властолюбив, — продолжал Каран-Гу. — Поэтому я не могу отпустить тебя в Арманатту. Я хочу посоветоваться с Камдой, Амзой и Шаат-тууром. Мы должны решить, как быть дальше с Айгуз и её выродком, называющим себя, как я слышал, Екте.
Ар-Угай сделал едва уловимое движение.
— Я буду пленником? — глухо спросил он.
— Нет, — усмехнулся Каран-Гу. — Гостем. Почётным гостем, конечно.
Ар-Угай отвернулся, чтобы не выдать себя. Он ещё отомстит этой тощей змее Каран-Гу… Он еще заставит его лизать ему сапоги и молить о прощении… Но не сейчас, не сейчас.
— А пока вот что… — сказал Каран-Гу, — Расскажи-ка мне, как ты убил Угду. Только не говори, что он умер сам, или его отравила та девка, которую ты назначил ему в жены.
— Он… Умер от желудочных болей.
— Сильно мучился? — спросил Каран-Гу безо всякого выражения.
— Не знаю, — ответил сквозь зубы Ар-Угай.
— А я знаю, — качнул головой Каран-Гу. — Ты нарушил закон Тамды. Ведь Угда умер от кровавых испражнений. Он истек кровью, — голубой кровью каана.
Каран-Гу хлопнул в ладоши, вызывая стражу, и прибавил:
— Вот еще одна причина, по которой я не могу отпустить тебя, Ар-Угай. Ты нарушаешь древний закон. А это опасно для всех. И для тебя тоже… Тебя будет охранять мой тысячник. Аммар! Теперь Ар-Угай — твой господин. Не спускай с него глаз! И предупреждай его малейшее желание.
Ар-Угай обернулся, взглянул на тысячника-аххума, одетого, как хуссарабский каан.
Он с ненавистью повернулся к Каран-Гу. Прокричал гневные слова:
— Ты окружил себя хумами. Ты забыл обычаи, ты не помнишь своего народа. Кто этот человек? Почему ты обижаешь меня, приставляя соглядатая из хумов?
Каран-Гу привстал, погладил жидкую золотистую бородку.
— Он — самый лучший страж, — сказал неторопливо. — Знаешь, почему? Потому, что чужой. Его судьба висит на кончике моей камчи. Это значит, что он не струсит, как Амнак, и не предаст, как Тухта.
Аммар, слышавший всё, сложил на груди руки. Глянул на Ар-Угая искоса, смеясь одним глазом.
— Идём, мой господин, — сказал он. — Мне доводилось прислуживать темнику Берсею. А это славный был воин.
Каран-Гу окликнул Аммара, когда тот уже выводил почетного пленника. Аммар вернулся.
— Отведи его в дом на берегу, — сказал Каран-Гу. — А потом ты сделаешь вот что…
Арманатта
Степь — широкая и ровная, но в степи есть дороги, а без дорог скачут только те, у кого есть причины скрываться.
Большой отряд всадников несся по степи по направлению к Арманатте. Они скакали вдали от дорог, и путь предстоял ещё неблизкий; они скакали открыто, не боясь выдать себя топотом копыт.
Под утро всадники приблизились к столице. Здесь они пересели на подменных коней.