Дети выживших
Шрифт:
Они ворвались в город с трех сторон, с гиканьем и шумом. Метали зажигательные стрелы. Сразу же запылали сторожевые башни и шатры, в которых отдыхал караул. Стражу, метавшуюся наверху, расстреливали на скаку.
Оставшиеся в живых стражники прыгали вниз, ломали ноги.
Солнце еще не встало, лишь порозовели дальние западные вершины, и в этот ранний час Арманатта еще спала.
Всадники понеслись по улице, продолжая метать зажигательные стрелы. Пожары быстро охватывали легкие деревянные постройки. Тяжелее давались огню каменные здания, которых, впрочем, в Арманатте было немного. Треск огня, мятущиеся тени разбудили Сейра, спавшего перед дверью спальни Домеллы.
Он вскочил, выглянул в окно. Снизу по лестнице с воплем бежали служанки, и Сейр, загородив им дорогу, грозно крикнул:
— Молчать! Перепугаете госпожу. Быстро помогите ей одеться. А ты — приведи Каршу.
Когда появился полуодетый Карша, на ходу завязывавший пояс, Сейр сказал:
— Выставь стражу у ворот. Пусть держатся до последнего. Выводи из конюшни лошадей. Мы должны бежать сейчас же.
Карша безропотно повиновался.
Они покинули город через задние дворы, перескакивая через ограды. Оказавшись в степи, полетели во весь опор, пригнувшись к конским гривам.
Оказавшись в нескольких милях от города, свернули к реке, спешились, напились сами и напоили загнанных коней.
— Надо найти мальчика, — сказал Сейр, улегшись прямо на траву на покатом склоне берега.
Домелла и Харрум присели на корточки внизу, у самой воды; до них было довольно далеко, а Сейр говорил вполголоса.
Карша бросил на Сейра быстрый и странный взгляд.
— Иногда мне кажется… Прости, если обижу тебя… Но иногда мне кажется, что ты похож на человека, которого я знал очень хорошо.
— Что же это был за человек? — Сейр прикусил травинку.
— Мой командир, — Карша нагнул голову, приподнял колени, обхватив их руками. — Его прозвали Безумным.
Он снова бросил быстрый взгляд на Сейра.
— Он умер… Уже давно.
Сейр пожевал травинку и сказал:
— И похоронен, конечно?
— Да. Сожжен по аххумскому обычаю и присоединился к героям на лестнице, ведущей в чертоги Аххумана. Но перед тем, как предать огню, тело его бальзамировали канзарские маги; они сделали плоть нетленной, — так говорили.
— Что ж, — сказал Сейр. — Иногда в жизни встречаются очень похожие люди.
Он помолчал.
— Мальчик сейчас должен быть на летней стоянке, вместе с Шаат-тууром и небольшой охраной. Домелла знает, где это. На запад от Арманатты, выше по течению Тобарры. Как думаешь, зачем этих головорезов кто-то послал в Арманатту?
— За каан-болом, думаю. И за царицей.
— Вот именно. Так что нам надо спешить.
— Нас мало. Надо было взять отряд телохранителей, которых Ар-Угай…
Карша осёкся.
Сейр усмехнулся и сказал:
— Вот видишь. Ты и сам понимаешь, что здесь никому нельзя доверять.
Карша повернул голову и на этот раз прямо посмотрел ему в глаза. Раздельно спросил:
— А тебе? Тебе доверять можно?
Сейр приподнялся, оглядывая степь; вдали, отделенные от земли дымкой, сияли белые снежные вершины; казалось, они парили в воздухе, — высоко над бренной землей.
— А разве у царицы есть выбор? — вопросом ответил Сейр и свистом подозвал коня.
И это, наверное, было самое удивительное: конь понимал его свист.
Горбясь и почти заваливаясь на один бок, трясясь, словно сидел не на коне, а на полудохлом ишаке, Шаат-туур ехал по черной степи.
Он ехал в ту сторону, откуда в небо поднималось красное зарево пожара.
Когда Сейр предложил ему поехать с ними, Шаат-туур только покачал седой головой.
— Зачем мне бежать? Хуссарабы построили этот город, хуссарабы сожгли. Я — хуссараб. И я отвечаю за это, — и за то, что построили. И за то, что сожгли…
Сейр с беспокойством оглянулся: ему почудился далекий топот копыт. Тронул коня.
— Но тебя могут убить. Эти хуссарабы посланы для того, чтобы убивать.
— Сынок, — сказал Шаат-туур и усмехнулся, — три года назад хуссарабы были посланы, чтобы убивать. С тех пор мы непрерывно убиваем всех, кто пытается нам сопротивляться. А вражда в степи началась еще раньше, и много крови пролилось, пока все племена и роды не признали великим кааном Богду-баатура… Я воюю шестьдесят лет. Я убивал хуссарабов, тсуров, рутов, аххумов, арлийцев… Столько войн не пережил никто из моего рода. Все давно уже убиты, все похоронены в широкой степи, и могилы их заровняли дожди… Если по справедливости, то мне давно уже следовало бы быть убитым.
Каан-бол сидел на коне рядом с матерью и со страхом слушал Шаат-туура. Старик кивнул ему.
— Не бойся, маленький каан. У тебя есть друзья, которые защитят тебя, и ещё будет много-много друзей. А меня защищать больше некому: все друзья мои лежат в земле.
Каан-бол сделал круглые испуганные глаза и шмыгнул носом. Неуверенно взглянул на мать.
— И помни своё имя, сынок. Нет слёз.
Мальчик медленно кивнул и… улыбнулся.
Сейр пожал плечами и, поворачивая коня в степь, обернулся:
— Те, что сейчас жгут Арманатту — разбойники, а не воины. Они могут убить тебя, и смерть будет глупой и обидной. На что ты рассчитываешь?
Шаат-туур посмотрел на него мудрым взглядом змеи — из-под тяжелых коричневых век. И сказал:
— На свою старость.
И вот теперь он, не торопясь, ехал к пылавшей на горизонте зарнице.
Когда ветер донес до него запах дыма, он почему-то вспомнил, как мальчишкой возвращался домой, когда зимой уезжал в степи охотиться. Степь была голая, безжизненная. Сухая трава не пахла, промерзлая земля тоже не издавала запахов. Холодный ветер щипал щёки, выдувал слезы из глаз.