Дети
Шрифт:
Внезапно мелодия смокла. Исчезла и тень в окне. Оттокар ушел Завершилось волшебство звучащего музыкой леса.
– Еще не пришла полночь, – голос Дики неприветлив, как и его лицо. – есть у нас еще время чтобы встретить Новый год под музыку Бетховена.
Несколько минут сидят они тихо, словно ждут, что нечто должно свершиться, и этого не избежать.
– Я окончательно решил, Иоахим, – говорит Дики, и голос его ясен и решителен. – Я остаюсь в Германии и принимаю гражданство.
Лицо Иоахима спокойно, словно он принимает обычное сообщение от родственника. Он лишь согласно кивает головой.
– Я очень
– Не я решаю, кого здесь брать в коллектив ученых.
– Иоахим, ты хочешь сказать, что ученый, участвующий в проекте, должен быть верен вам не только, как ученый, но и по своему политическому мировоззрению?
Иоахим отрицательно качает головой, одна из его бровей недовольно поднимается, лицо хмурится. Дики, который усвоил стиль разговора своих мюнхенских друзей, прямой, без обиняков, атакующий, несдержанный, обращается таким образом к родственнику без всякого колебания, осторожности, хотя бы элементарного такта:
– Ты – член нацистской партии, Иоахим?
– Нет! – теперь он резко отмахивается и пожимает плечами, как бы отчуждаясь от чего-то. – Я не являюсь членом никакой партии. Никогда не был. И нет у меня никакого интереса к политике.
– Но они – нацисты.
– Не знаю. Наше общее дело – вовсе не политика. Никогда они от меня не требовали политических деклараций. Но, полагаю, что они видят в Гитлере и его партии единственную силу, которая способна спасти Германию от хаоса.
– И Гитлер возьмет власть в Германии?
– Да. В этом я уверен. Он будет властвовать. Они приведут его к власти. Армия – единственный сплоченный и сильный фактор в стране. Армия реализует свои планы.
– Но почему они полагаются на тебя, Иоахим?
– Потому что у меня вообще нет политического мировоззрения.
– То есть, они знают, что ты готов служить Гитлеру?
– Да, я готов служить режиму, потому что мне нет дела ни до какого режима.
Ганс в кресле – отделен, и отдален от них. Не хочет ни на йоту участвовать в их разговоре.
– Иоахим, пришло время поговорить в открытую. Ты полагаешь, что я не буду верен им из-за моей родословной, которая, конечно же, не приемлема ими?
– Твоя родословная? Нет. Если ты принесешь им пользу, их не будет интересовать твоя родословная.
– Итак, есть у меня намерение, и я в силах принести им пользу.
Иоахим не отвечает, рассматривает свои шершавые руки, размышляет. Неожиданно поднимает лоб, словно ощутил какую-то боль в глазах:
– Я вижу свой в том, чтобы предупредить тебя, Дики. Если нацисты придут к власти, а они придут, положение твое не будет таким, как мое. Я – человек свободный, и служу им по свободному выбору. Не понравится мне эта служба, я волен их оставить. Но, Дики, прежде, чем они примут тебя в свои ряды, они изучат твою подноготную до самых корней, всю твою родословную. Ничего от них скрыто не будет, а в их глазах ты – еврей. Абсолютный еврей. Никакие отрицания тебе не помогут. Этот факт они используют на всю катушку. Они будут держать тебя за горло. День за днем ты должен будешь им заново доказывать, насколько ты им верен. От тебя они потребуют действий, которых никогда не потребуют от меня. Ты вынужден будешь совершать для них все низменное и мерзкое. Ты будешь рабом их желаний, ты будешь
Щеки Дики стали смертельно бледными.
– Твои слова меня пугают. Я – нацист, и я готов на все.
Ганс поднимается с кресла, слегка толкнув стол. Рюмки откликаются звоном.
– Успеха тебе, Дики. Счастливого тебе творческого года!
– Минутку! Ганс, минутку. Ты что собираешься делать?
– Идти своей дорогой, Дики.
– Как?! – волна страха в глазах Дики. Гансу хорошо знаком этот взгляд. Глаза Мюнхена: страх застлал их, когда Ганс собирался его оставить. И тогда Дики объял страх. – Почему ты собираешься уходить?
– Потому что я еврей, Дики.
– Впервые ты это произносишь в полный голос.
– Впервые я это чувствую всем сердцем.
– Что ты чувствуешь, Ганс?
– Что я сын преследуемого народа, Дики.
– И ты уже видишь меня среди твоих преследователей?
– Дороги наши расходятся, Дики, – говорит Ганс, намереваясь уйти. Дики сжимает его руку, не давая двинуться. Дики тяжело дышит, глаза излучают ненависть. Ганс пытается понять его. Ненависть направлена не на него. Корень ненависти в корне его души. Там, где Дики просто Дики, веселый и добрый парень. Ученый с большим потенциалом. И он уходит в опасное место, в темный мир страстей, и уже в нем живет отвращение. Ненависть в нем как защитная реакция. Эта ненависть самая худшая из всех форм ненависти.
– Помни, Дики, – шепчет Ганс, приблизив к нему лицо. – Может, память обо мне, сохранит твою душу среди них.
Часы на стене бьют двенадцать.
Впервые за время пребывания в этой комнате звон часов доходит до ушей Ганса, и кажется ему, что во всем мире, вдруг загремел колокол тревоги.
– Полночь, – говорит Иоахим. До сих пор он не вмешивался в их разговор. – Давайте выпьем в честь Нового года.
Ганс отводит руку Дики и торопится к выходу.
– Куда ты пойдешь ночью в этом лесу? – пытается Иоахим его остановить. – Мы не враги. Оставайся с нами хотя бы до утра.
– Спасибо. Я должен уйти. Найду дорогу до ближайшего села. Чемодана вы сможете завтра мне послать на вокзал. Я желаю вам хорошего года. От всего сердца – с Новым годом.
И он нажимает на ручку дверей, еще успев услышать смех Дики за спиной, говорящего Иоахиму, – теперь время слушать музыку Бетховена.
Ганс стоит на снегу. Недалеко от него, у ворот, сторож позванивает связкой ключей, только и ожидая с нетерпением – выпустить его отсюда. Ржаво скрипя,захлопываются железные ворота.
– Он приходит! Он приходит! Полночь, и он приходит. Вместе с Новым годом!
– Не ори, Иоанна! Это не призрак! Это человек! Ты что, не видишь, что это просто человек! Это, верно, один из ученых.
– Не прикасайся ко мне так сильно. Я не терплю этого. – И она упирается горящими глазами в человека.
Человек с трудом идет по снегу. Совсем не витает, как призрак. Оглядывается, как будто что-то ищет. Иоанна до того погружена в свое воображение, что не замечает: человек в снегу – среднего роста, а не высокий, как Оттокар. Для нее это все же он, и он рвется между кустов, Саул – за ней. Удивленно поднимает Ганс глаза на парня и девушку, вставших на его пути. Оба тяжело дышат, и вовсе не похожи на призраков.