Детский дом и его обитатели
Шрифт:
Она была готова сорваться в истерику – ресницы отвалились…
– Ну, вот что, товарищ… ээ… воспитатель, – с металлом в голосе отчеканила секретарь райкома.
– Ольга Николаевна, – подсказала я на всякий случай.
– Ольга Николаевна, – повторила она, уже не скрывая своей бездонной ненависти к моей персоне. – Чтобы это сняли.
– Извините, это будет висеть. Это решило повесить отрядное собрание.
– Я вам приказываю.
– Это не армия, а я – не ваш подчинённый, – продолжила саботаж
– Детский дом, милочка, хуже армии, – сказала укоризненно Людмила Семёновна, демонстративно отправляя под язык таблетку валидола.
– Возможно, я в армии не была.
– Вам плохо? – отодвинув меня в сторону, встревоженно спросила секретарь.
Секретарь суетилась вокруг Людмилы Семёновны, а та кротко молчала.
– Да почему вы позволяете этой садистке так наглеть во вверенном вам заведении! Да она, видно, просто не понимает, кто вы и кто она!
Людмила Семёновна слабо махнула рукой. Жест этот мог быть прочитан так:
«Да что с неё взять?»
Или:
«И не такое терпим…»
– Ну, так как? Вы ещё долго будете писать на стенах? – буднично уже спросила секретарь райкома.
Я, тоже буднично, сказала:
– Мы не будем «писать на стенах» о том, что наши дети пьют, когда этого явления в нашем детском доме не будет. А пока это есть, об этом будут знать все.
Спектакль явно затянулся и начинал действовать на нервы. Так ведь и я могу сорваться, а это и вовсе ни к чему – потешать мадам мне как-то не хотелось.
– Так… – раздумчиво сказала секретарь. – Может, вы ещё и о том, что ваши дети рожают в несовершеннолетии, напишеге? – ехидно спросила директриса.
– Такого пока у нас ещё не было, – сказала я, поворачиваясь к двери. – Но о том, что в детских домах половым воспитанием детей никто не занимается, и это имеет печальные последствия, стоило бы написать какой-нибудь серьёзной газете.
– Может, вы уже написали, да ещё пока размышляете, куда направить? – язвительно спросила секретарь.
– Нет, не написала, а вот на городской учительской конференции обязательно выступлю, – сказала я уже слегка на взводе.
– Если вы туда ещё попадёте, – улыбаясь мягко и вкрадчиво, заметила секретарь райкома.
Людмила Сергеевна перестала плакать.
– Я действительно хотела вас туда рекомендовать, то теперь вижу, что поспешила бы, – сказала Людмила Сергеевна, усаживаясь на своё обычное место. – А вы не только не способны привить детям элементарные навыки гигиены и приличного поведения, но ещё и испытываете патологическую склонность этими недостатками хвастаться.
– Как-то всё это не по-людски, – кивнула в знак полной солидарности секретарь райкома. – Пора бы понять кое-что, не первый день работаете…
– В ваших же интересах побыстрее это сделать, – опять своим фирменным тоном, приторно-ласково и притворно-сочувствующе, сказала директриса, снова хватаясь за флакон.
– Да не надо из неё делать этакую простушку! Это же типичная аферистка, – прервала воспитательную речь директрисы секретарь райкома.
Вонь от дрянного одеколона сделалась невыносимой.
– Да разве можно её обидеть? – совсем уже умирая, прошептала Людмила Сергеевна.
Спектакль продолжался.
– Никто и не собирался её обижать, – пожала плечами секретарь.
– Она не дурочка, что вы! Она всё видит лучше всех! Что там министерство, что там иснтруктор, я, наконец, вы… Теперь я понимаю, зачем она здесь… Она специально сюда пришла, чтобы уничтожить нас, да! Уничтожить! Пустить нас по миру! Ой, горе, горе…
– А что ещё? – насторожилась секретарь.
– Ей уже и шефы мешают! – махнула платком Людмила Сергеевна. – Подарки, путёвки и всё такое ей уже мешает…
– Извините, шефы мне не мешают, мы просто хотим отказаться от материальной помощи в таких количествах конкретно нашему отряду. Дети сами могут заработать себе на «всё такое». В их самостоятенльной жизни, а это время уже не за горами, им никто ничего не будет выдавать и подавать в таких количествах. Они должны ясно понимать, что у них есть и чем они располагают.
Людмила Семёновна плакала тихонько и жалобно. Плечи её вздымались и опускались, руки мелко дрожали. А левый глаз, нет-нет, да и поглядывал на секретаря райкома. Всё. Простите, но это уже слишком. Я повернулась и открыла дверь кабинета.
– Вы куда? – в один голос воскликнули обе.
– К детям. Поднадоела дешёвая комедь. Я, может, и глупа, но не настолько. Так разрешите?
– Ради бога, – сказали они обе и посмотрели друг на друга.
Директриса опустила глаза. Секретарь райкома ласково поглаживала её по спине. Людмила Сергеевна покорно затихла, больше не всхлипывала, очевидно, совершенно успокоившись под ласкающей бледной ладонью высокого начальства.
На совете я сказала:
– На ваше усмотрение. Как решите. Так и поступим: может не надо выносить на суд людской наши грехи?
– Как это? – спросила Кира.
– Ну, так. Исключим из списка проступков курение, пьяные выходки, сквернословие. Может, без этого?
– Эй, стойте, – вскочила Лиса. – Как это – «без этого?»
– А что? – сказала я серьёзно. – Сделаем вид, что ничего не знаем об этих отвратительных явлениях нашей жизни.
– Вы нарочно прикалываетесь?
– Нет, какое там, – самым серьёзным образом говорю я.
– Ни фига себе, – взвилась Лиса. – Я вон вторую неделю рот не открываю для мата, ни грамма не приняла и даже курить бросить собираюсь, а теперь что получается? Всё коту под хвост? Ни фига! Надо чтоб всё по-честному было, а то и на хрен не надо.