Детский дом и его обитатели
Шрифт:
И ни сил моих, ни нервов, чтобы хоть чуть-чуть притормозить этот процесс, уже не хватало.
И это был очень печальный факт…
… Дети, вскоре, заскучав от безделья, в поисках приключений стали убегать с базы – и каждый раз всё дальше. А это могло в один ужасный день закончиться трагедией.
Как-то исчез Беев. Сбежал сразу после завтрака. И целый день его не было. Бросить детей и отправиться на поиски я не могла – за остальными тоже ведь надо следить.
К вечеру, на закате приводит его стрелочник. Точнее, тащит за ухо. Беев верещит, вырывается изо всех сил, но мужчина его не отпускает.
– Ах ты, обормот! – кричит он, прихватывая Беева ещё плотнее.
А тот только громче заходится.
– Что случилось? – спрашиваю, радуясь в душе, что он хоть жив-здоров.
– Где воспитатель? – не отвечая мне, спрашивает мужчина.
– Я воспитатель, – отвечаю громко и пытаюсь вырвать Беева у него из рук. А что случилось всё-таки?
– Вот и пойдёте под суд, если не умеете воспитывать, – говорит он злобно.
– А что он натворил? – спрашиваю я, потихоньку перетягивая Беева к себе.
– Да так, пустячки, – машет рукой мужчина. – Положил на рельсы консервную банку с цементным раствором. Маленькую такую баночку… килограммов на пять…
– Зачем? – ужаснулась я.
– А чтоб посмотреть, как поезд её расплющит.
– Беев, ты что? – набрасываюсь я на террориста.
– Паршивец! – кричит стрелочник, тряся Беева за шиворот и не выпуская из рук. – Вот расплющить бы ему башку хорошим дрыном, узнал бы тогда, как поезда под откос пускать!
И тут он влепил Бееву увесистую оплеуху. Беев заорал дурным голосом и вцепился зубами ему в руку.
– Прибью, гадёныш… – вконец разъярился мужчина, готовясь нанести очередной воспитательный удар по малолетнему злоумышленнику.
Но тут к нему подскочил совхозный бригадир, как раз возвращался с поля.
– Не бей ребёнка! – закричал он грозно. – Это сирота!
– А мне что за дело, поезд сошёл бы с рельсов, никто б и смотреть не стал, что сирота, – кричит ему в ответ стрелочник.
– А ты вот ей это скажи, – говорит уже спокойнее бригадир, – воспитательнице. Тебе за что деньги платят, а?
Теперь они оба с прежним энтузиазмом набросились на меня.
– Вы правы. Спасибо за напоминание, – говорю я сухо и решительно выдёргиваю Беева из рук экзекутора, затем веду его к себе в Голубятню.
– Мало дал, мало… – сокрушённо сетует тот, дуя на ранку от укуса на своём запястье.
– Гнать таких воспитателей надо, – бросает мне в спину бригадир.
– Вы совершенно правы – я не справляюсь. Дети идут вразнос. Но вы, вместо того, чтобы кричать на меня в присутствии детей, посоветовали бы что-нибудь дельное.
Он немного успокаивается и говорит:
– Да это дикарята какие-то, а не дети.
– Вот и держали бы их дома, в клетках, а не возили по курортам, – поддерживает стрелочник, встряхивая руками.
– И это правда, – говорю я.
Они уже успокоились и разговаривают между собой. На меня искоса всё ещё поглядывают, но не так уже грозно.
– Посоветовать могу вот что, – говорит стрелочник, грозя пальцем Бееву. – Тут одна семья есть…
– Ясно, а детей нет.
– Есть и свои дети, да взяли бы ещё одного мальчонку на воспитание, слышал такой разговор.
– Пока трактор не сломает, – высказал сомнение бригадир.
– А у них что, свой трактор? – высунулся Беев.
– У них всё есть. Есть у них и ослик с тележкой. И мотоцикл. Хозяйство большое. Не соскучишься. У зятьёв по «Жигулю». Пойдешь к ним жить? Да выходи ты, не бойся уже.
Беев смущенно подошёл к ним.
У Беева мать была жива, что могло очень осложнить процесс усыновления. Пока шло оформление документов, Беев оставался с отрядом. Но вот из детского дома пришли все бумаги, не хватало только отказной от матери. Существовала эта мама только на бумаге. Сына не видела с рождения. Из личного дела я знала, что у неё есть ещё и дочка, на год старше брата. Когда же пришёл ответ от матери (коротенькое заявление на листке в линейку из школьной тетрадки), я не сразу решилась показать его Бееву.
Размашистым почерком было написано очень небрежно:
«Я, Беева Галина Николаевна, обязуюсь не претендовать на моего сына Беева Виктора Юрьевича и не возражаю против его усыновления семьёй Мачивариани, проживающей по адресу…»
И ниже – число, подпись и печать нотариуса, заверившего этот страшный документ.
Галина Николаевна Беева не была лишена родительских прав. Сына она оставила в роддоме – решила, что ей не справиться с двумя малышами. Её последний муж исчез за два месяца до рождения Вити. Так прошло тринадцать лет. Жизнь её как-то устроилась, она снова была замужем и ждала уже третьего ребёнка. А тот, первый, попал в заключение, их развели заочно. Теперь у них была вполне обычная семья с ежемесячным доходом на «реальную душу» около ста рублей. Новый муж Галины Николаевны работал токарем на большом заводе и прилично зарабатывал. Это всё я узнала уже в сентябре, когда пришла к ним домой с необъявленным визитом.
– Галина Николаевна, вам, наверное, известно, что Витя возвратился в детский дом от своих усыновителей.
– А что так? – испуганно так спросила.
– Не заладилось, – сказала я.
– Значит, работать заставляли, – сказала она, вздохнув.
Мнёт в руках фартук и продолжает испуганно поглядывать на меня.
– Трудно сказать, что там произошло. Он ничего не говорил, и в семье тоже молчали.
– У вас в детдоме они набалованные, а в семье да на селе дети ведь работают. Прижучили маленько, он и сбежал.
– Возможно, – отвечаю я. – А вам самой не хотелось бы встретиться с сыном?
– Мне? – вскрикивает в ужасе она.
– Он так похож на вас…
– С чего это мне с ним видеться?
– Сын всё-таки.
– Я всё равно к нему привыкнуть не смогу.
– А может, попробуете?
– Сказала же…
– Но ведь даже чужих детей берут! И привыкают.
– Кому надо, тот пусть и берёт. У меня вот итак двое.
– Муж не хочет?
– Он моложе меня…
– Вот оно в чём дело.