Девочка-лёд
Шрифт:
– А-а-а-а-а, – верещу испуганно, когда тонкая ткань от натяжения издаёт опасный треск.
Хватаю пластиковый поднос, попавшийся на глаза и луплю им мальчишку. Зажмуривается и склоняет голову чуть влево. Защищаться он не может. Одной рукой держит меня, а второй – то самое ведро, которое я использовала в качестае орудия мести.
– Ты что тут делаешь? – громко возмущается работница столовой.
Изловчившись, выкручиваюсь. Но рубашке конец однозначно. Слышу как рвётся, и сердце кровью обливается. Сделала себе подарок к первому сентября называется… Я вещи годами ношу, а тут
Знаю, что если двигаться по узкому коридору, упрёшься в запасной выход. Тот самый, через которые принимают продукты.
– Стой, Лиса! – горланит этот бешеный, когда я, молясь всем богам, толкаю дверь.
Открыто… Облегчение заполняет лёгкие. В нос ударяет запах свежести, оставшейся после прошедшего дождя. Щурясь от солнца, перепрыгиваю через лужицы и спешу в сторону скопления народа. Там-то он вряд ли мне что-то сделает. Хотя, Рома Беркут – больной на всю кукуху, так что…
– Попадёшься ты мне, Лисицына, – прилетает в спину гневно.
Он совсем близко, и сердце, гулко колошматясь о рёбра, делает сальто, застревая в горле. Во дворе дети из группы продлённого дня играют в ручеёк. Юркаю внутрь, пригнувшись.
– Задержите того ненормального, – кричу ребятам, озираясь.
Ручеёк шумно «падает», на мгновение останавливая преследование. Смеюсь и спешно направляюсь к центральному входу. По плацу шагают кадеты. У них каждый день построение в шестнадцать тридцать. Деликатно протискиваюсь между ними, не обращая внимания на удивлённые взгляды. Прытко взбегаю по ступенькам. Останавливаюсь, пытаюсь отдышаться. Поворачиваюсь. Беркутова, с алюминиевым ведром в руках, удачно притормозил офицер-воспитатель кадетского корпуса.
Парень, как обычно, верен себе. Пререкается и игнорирует замечание мужчины. Быстро захожу в помещение школы. Он вот-вот будет здесь, и мне не мешало бы поторопиться. Пока охранник разговаривает с завучем, пролезаю под турникетом. Как раз в этот момент, в предбаннике появляется враг.
Бегу налево. Слышу характерный звук приземления копыт примерно сорок третьего размера и топот.
– Ну всё… Доигралась, антилопа гну, – последнее, что слышу.
Добирается до меня в один прыжок. Грубо тянет за блузку назад. Воротник больно врезается в шею. Поднимаю руки. А потом вдруг внезапно становится темно. Будто свет выключили. Но нет. Просто кое-кто надел мне на голову ведро.
– Думаешь, тебе сойдёт с рук то, что ты сделала? – раздаётся по ту сторону купола.
Я пытаюсь снять ведро, но он не позволяет. Хохочет, пока я, теряясь в пространстве, не понимаю, куда отступить: то ли влево, то ли вправо. Нос касается холодного металла. Пахнет ведро просто ужасно. Какой-то плесенью вперемежку с ядрёным чистящим средством. Так себе ароматы… По лицу стекают остатки грязной воды. Представляю, сколько бактерий сейчас радостно протянули ко мне свои лапки.
– Темно тебе там, да? – издевательски интересуется Беркут, стуча по дну ведра кулаком.
– Сними его! – верчу головой из стороны в сторону.
– Нет-нет, ты отлично смотришься в нём, маленькое чудовище! – возвращает его на место, не давая выбраться.
Я как слепой котёнок беспомощно машу руками, кружась вокруг
– Ой дууура кривая… – тянет, цокая языком Беркутов.
Вытягиваю вперёд руки. Пробую на ощупь.
– Ты че делаешь, идиотка?
Отдёргиваю ладонь, которую пронзает острая боль. Срываю злосчастное ведро с головы, не ощущая давления с обратной стороны. Громко чихаю. Часто моргая, смотрю на разбитое дверное стекло и груду осыпавшихся осколков.
– Беееркутов! Лисиииицына! К директору! – ревёт на весь этаж Венера Львовна.
*********
Суббота. Раннее утро. Я сижу у окна после пробежки и уже битый час слушаю щебечущих под окном птичек. Прижимаю коленки к груди и укладываю на них голову. Прищуриваю один глаз. Воздух уже прохладнее, но тёплые лучики солнца всё ещё греют кожу. Может, повезёт, и в этом году хорошая погода в Москве задержится на более длительный срок? Вряд ли конечно. Как-никак октябрь уже…
Ульянка начинает что-то бормотать во сне, и я прислушиваюсь. Шоколадки, что ли, просит. Бедный ребёнок… Аж слёзы на глаза наворачиваются. Надо купить ей те, которые любит.
Слезаю с подоконника, подхожу к шкафу и достаю нужную книгу. Не понимаю. Пусто. Трясу её аккуратно, перелистываю страницы. Заранее знаю, что деньги вряд ли найдутся, но всё же снимаю и просматриваю остальные книжки тоже. Естественно там ничего нет, и это может означать только одно…
Поправляю сползшее на пол одеяло Ульяны и выхожу в коридор. Прислушиваюсь. На кухне какая-то возня. Направляюсь туда. Первое, что бросается в глаза – пакет из магазина «Красное и Белое», оставленный на деревянном, подранном стуле. Мать сидит за столом. Грязный халат, взъерошенные волосы.
– О, Алёнкин, – кивает головой в знак приветствия.
– Мам, – смотрю на бутылку водки, что красуется напротив неё и наполненную до краёв рюмку. – Утро ведь…
– Так я чуток, для настроения, – поднимает стопку и одним махом опрокидывает её в себя. – И вообще, чёй-то ты меня уму-разуму учить надумала? Мала ещё!
Родительница с глухим стуком ставит рюмку на стол.
– Мам… а где деньги? – спрашиваю осторожно. – Ты взяла?
– Да, я! У Валеры день рождения, если ты забыла! – повышает на меня голос она.
– Но они нужны были…
– Вся в папашу своего! – наливает себе ещё одну порцию «Беленькой». – Должна мать свою личную жизнь наладить или нет?
Я молчу. Неоднократно пыталась объяснить ей, что чёрная полоса не сменится белой до тех пор, пока она будет пить и путаться с сомнительными мужчинами. Но кто бы меня слышал…
– Я Валерочке подарок хочу купить, – информирует меня она.
– Мама, нам за сад платить двадцатого и за свет долг надо погасить, – шепчу в отчаянии.
Подхожу к холодильнику. Открываю. Бутылки, что стоят справа, лязгают, стуча друг о друга. На полке замечаю готовые фасованные нарезки. Закрываю. Прислоняюсь лбом к холодной поверхности.