Девочки
Шрифт:
Коринна плакала не переставая.
— До чего же грустно, — без конца повторяла она.
Я иду в направлении маминой конторы. Меня снова гложет сомнение. Правильно ли я поступаю, собираясь рассказать ей об этом? Не оставляет мерзкое чувство, что меня положили на лопатки. Я проиграла свою партию — станет ли это и маминым проигрышем? Играли мы в одной команде или нет?
— Ну что, вы довольны?
Один из двух телохранителей не знал, что моя старшая сестра плачет,
— А «Он» симпатичный, — добавил он.
Это была попытка вернуть краски нашим бледным лицам.
Коринна была зла на меня ужасно. Я отказала этому человеку в просьбе писать ему. Я отказала этому человеку в праве внедриться в нашу жизнь. А «Он»-то ждал от нас своего воскресения.
— «Он» ведь славный с виду, правда?
Второй телохранитель был не так уверен в успехе нашей встречи.
— «Он» хотел, чтобы мы писали ему время от времени. Знаете, что ответила Сибилла? «На меня можете не рассчитывать, я вам никогда не напишу!»
Оба парня были шокированы. «Да почему же, черт возьми, ты так ответила?» — из двух открытых ртов не вырвались эти слова, но я почти услышала их.
— Как чувствовала, так и ответила.
Мой ответ был им прекрасно известен, и вся ситуация тоже.
У меня не было желания обучать их покеру.
Я хотела избавиться от проблемы, которую сама же и усложнила. Надо было мне довольствоваться фотографией. Я доставала ее время от времени из кармана. Потом убирала, и она спокойненько себе лежала. Она была такой, как я хотела. Меня это устраивало… А «Он»… Им было сложнее управлять.
— Что тебе мешает встретиться с ним еще…
Я готова была избавиться от этой обузы. «Он» ваш, забирайте, а я оставлю себе фотографию. Невозможно. Если одна из нас отвергла этого человека, две другие к ней присоединятся.
— Давай возьми с собой детей, с которыми он не изъявил желания познакомиться!
Я засмеялась. Не знаю почему, но засмеялась.
— Привет, дедуля, пойдем на карусели? Ха-ха-ха!
Старшая сестра была раздавлена моими насмешками. Я топтала цветы нежных чувств, которые могли бы распуститься в кафе.
— Неужели трудно протянуть руку?
Моя старшая сестра тупела на глазах.
— Да могу я, могу протянуть ему руку! С четырьмя пальцами! Мы как четыре пальца одной руки! Ха-ха-ха!
— Знаешь, всегда лучше простить.
Да она в святые метит, ей-богу!
Простить — что? Простить — кому? Кто кого любил? Кто кого любит? Кого надо любить теперь?
С кем «Он» хотел помириться? С нами?
Ему захотелось на старости лет кормить голубей в сквере с внучатами? Вдруг потянуло на домашние пироги с йогуртом, которые мы станем печь ему по воскресеньям? Ему было бы в радость ждать у ограды, пока малыши будут кружиться на карусели? Он был бы наверняка счастлив, после его-то одинокой жизни, тащить за руку карапузов,
Все эти вещи, из которых состоит жизнь, ему чужды. Этот человек не живет. «Он» выживает.
Чего «Он» хотел за этой дверью, которую раз пятьдесят едва не вышиб? Я поняла это вдруг.
«Он» не говорил о маме. «Он» не смог. Даже не упомянул ее ни разу. У него язык не поворачивался! Каждую секунду я боялась, что «Он» выплеснет свою ненависть. «Он» не способен произнести ее имя! «Он» забыл о ее существовании — так ему лучше. «Он» не позволял себе думать о ней даже тридцать два года спустя.
И о нашем существовании «Он» предпочел забыть, чтобы не помнить о нашей маме.
— Вся эта ярость — это может быть только любовь! — вырвалось у меня в «Брасери-дез-Эколь».
Внезапно до меня дошло: и эта грусть тоже была от любви!
Они блефовали в своей партии в покер! Наши родители были влюблены! Нам такое никогда и в голову не приходило! Мы воображали себе все что угодно, только не это!
Я хохотала, как безумная.
— Твои антенны улавливали все, но на эту информацию срабатывала глушилка! — издевалась я над сестрой.
Да уж, вот тебе и Ушки-на-макушке!
— И ты сообщала нам сводку новостей! Ты видела, а глаза его не заметила! Ха-ха-ха!
До чего же смешно быть такой слепой.
Обе мои сестры смотрели на меня, как на преступницу.
— Думай так, если тебе нравится. Это не твое дело, а только мамино.
Коринна не желала взглянуть правде в глаза.
Вот именно. Это больше не мое дело. Я думала, что мое. Оказалось — нет. Вот так. Этот человек бился не за нас. «Он» бился за нашу маму. Между прочим, когда возник Пьер, «Он» больше ни разу не стучался в дверь.
— А-а-а-ах! Какие самонадеянные крошки! Какие дуры… возомнили себя глазом циклопа!
Моя старшая сестра готова была вцепиться мне в физиономию.
— Этот человек приходил и стучался в дверь, потому что за дверью была женщина его жизни.
Этот человек был влюблен в нашу маму. Он любит ее и сейчас.
Трагедия, в которой главные роли играем не мы. Трагедия для него. Трагедия для нас. И для нее, разлюбившей его.
— Они блефовали, не зная правил покера!
Я, кажется, усвоила уроки Стефана.
— Ты сошла с ума?
Коринна была потрясена, увидев, до какого состояния я себя довела.
Это казалось так глупо. Так просто. Так банально! Наша жизнь рухнула из-за любовной истории с плохим концом.
Не было никакого злого волка. Никакого общественно опасного элемента. И нечего было делать из мухи слона.
— «Он» — просто брошенный мужик, и все!
Коринна встала. Мы уже большие, а то бы она обозвала меня дурой.
— Мне пора.
Ее дружок тоже поднялся. Они ушли.