Девушка с хутора
Шрифт:
— Куда вы? — спросила Нюра.
— Снесу в погреб.
— Лучше Серко отдайте.
Карповна не ответила и вышла. Во дворе испуганно остановилась: в хате у Фени горел огонек. Упало сердце. «Такой праздник, а она, сиротка, одна», — подумала Карповна и, неожиданно для себя, приняла решение. Пугливо озираясь,, перебежала улицу и постучала к Фене в окно. Та испуганно спросила:
— Кто?
— Я, я, — торопливо шептала Карповна, — не бойся, отвори.
Когда Феня ее впустила, она подала ей пирожки и быстро посмотрела
— Возьми... Не брани меня, деточка, я перед тобой не виновата. Бог даст, мать вернется. Я тебя тоже не забуду. А мать вернется — скажи, что я тебя жалела. Я тебе, может, еще когда что принесу. Только ничего не говори людям, а я побегу, пока на улице никого не видно.
— А Нюра где? — спросила Феня.
— В станице, в станице... Она не приезжала, ее здесь нет...
И Карповна скрылась. Добежав до своих ворот, спохватилась: «Что ж я сделала? Я ж ей и маринину тарелку отдала!» Но еще раз перебегать улицу не решилась и пошла домой.
Нюра сказала:
— Чего вы пирожки в погреб прячете? Не лето же. Отдайте их Серко. Пускай за здоровье Марины жрет.
— Что ты! В своем уме? — Карповна строго посмотрела на нее: — Рождественские пирожки — собаке... Очумела?
XL
Карповне не спалось. Она несколько раз вставала ночью, подходила к окну, прислушивалась. Изредка открывалась дверь марининой хаты, и тогда вместе с полоской света вырывались и звуки песен. Чаще всего слышался бас Ивана Макаровича.
— Догуляетесь, голубчики, — шептала Карповна и снова ложилась, и снова думала: «И чем оно все кончится?..»
Проснулись они с Нюрой рано. Нюра накинула платок и пошла в сарай за соломой. Невольно оглянулась на фенину хату.
— Дома! — чуть не вскрикнула она от радости, увидав, что замка на дверях уже нет. Рванулась было к воротам, но тут же остановилась. «Как я пойду? Как ей в очи гляну?.. Да и люди заметят... Лучше вечером... Нет, сейчас же побегу!»
Но не успела она выглянуть на улицу, как увидела выходящего с фениного двора Алешку Гуглия.
«Что он там делал?» — испугалась Нюра.
Алешка ее заметил и ускорил шаги. Во двор вышла Карповна, и в ту же минуту в соседнем дворе появилась Марина. На ней было уже будничное платье, поверх которого она накинула теплый кожух. Голова ее была повязана черным платком. Она искала глазами Карповну.
— А! — вдруг улыбнулась она, заметив с ней Нюру. — На праздники к маме? Что ж ты ко мне в гости не пришла? Я б тебя угостила яблоками, орехами.
Нюра даже не поклонилась ей, отвернулась и пошла в хату, Марина проводила ее глазами и поманила к себе Карповну.
— Что это твоя дочка меня так не любит? За что я у нее в такой немилости? Может, ты мне разъяснишь?
— Молодо — зелено, — подойдя к плетню, сказала Карпов-на, — не обращайте внимания. Колобродит, дура.
— Придут красные—твоя Нюрка мне обязательно хату подпалит, — и Марина вдруг громко захохотала.
Смех ее испугал Карповну.
— Что вы! Что вы! Такое скажете... И не приснится такого.
— Что не приснится, то, может, твой Степан подскажет. Небось, ждете, не дождетесь его.
— Ничето я не знаю, — смутилась Карповна. — А вы не беспокойтесь. Был он дома — никого не трогал, а до вашего двора и шагу не сделал. Не сомневайтесь. Мы с Нюркой живем тихо, никого не трогаем, дай боже, чтоб и нас не трогали. А насчет того, что вы сказали, это напрасно. Глядите, чтоб кто другой не обидел вас, а от нас обиды не будет. Ничего я от вас дурного не видала, и дочка моя, слава богу, в школу ходит. Я ни во что не встревала, жила по-соседски.
Марина не спускала с Карповны глаз. «Хитрит или не хитрит?» — старалась понять она. Наконец, сказала строго:
— Ты меня знаешь. Мое слово свято. Помни, Карповна: если придут красные — не надолго они придут. Я тебя берегла. С фенькиной матерью, видала, что было? С другими, знаешь, что было? А тебя не тронули и опять не тронут, если не будешь дурой. А если что — тогда сама себя вини...
Карповна кивала головой, делала вид, что согласна, а у самой закипало в груди злорадное чувство. «Вот ты как запела»,— думала она. Но все же была осторожна. «То ли придут красные, то ли нет... А с волками жить — по-волчьи выть» — мелькнуло у нее в голове, и она спросила заботливо:
— Может, вам подсобить в чем надо? Может, посуду помыть или еще что? Гости ж у вас были.
Марина снова испытующе посмотрела на нее. Кипя от злобы, но, тоже сдерживаясь, ответила так же ласково:
— Зайди, помоги. Может, тебе гроши нужны? Скажи, немного дам.
«Вот хитрая», — подумала Карповна, а сама обрадовалась:
— Спасибо! Дайте, сколько можете. Верите — грошей, ну, никак нет... И еще муки я у вас хотела попросить...
Она пошла к Марине. Нюра сидела одна. Она думала об Алешке; «Зачем он был у Фени?» — Тревожные мысли не давали ей покоя. «А вдруг, — подумала она, — вдруг он...»
Даже вскочила. «Не может быть! Не может быть!» — старалась она успокоить себя, но не выдержала, схватила платок и побежала. На снегу, от калитки до самых дверей фениной хаты, были ясно видны отпечатки больших алешкиных сапог. Она толкнула дверь, вошла в сени и тихо позвала-.
— Феня!
Никто не отозвался. Вошла в горницу, и здесь никого не было. Остановилась удивленная, быстро огляделась. В углу у стены виднелась деревянная кровать, но ни подушки, ни одеяла на ней не было. Скрыня стояла открытой; тут же на глиняном полу валялся замок, согнутая кочережка и черепки разбитой тарелки. «Маринина тарелка, — узнала по расписанному ободку Нюра и удивилась:—Как же она сюда попала?» И вдруг вспомнила: «На этой же тарелке Марина прислала пирожки маме!..»