Девушка с веслом
Шрифт:
– Это я, – сказал Сашка.
Тая засмеялась и кивнула, ткнув пальцем себе в грудь:
– А это я.
Венок из трав лихо съехал ей на один глаз, крестики цветочков вечерницы, собранные в семицветия, выбились из венка и висели на обломанном стебельке.
Сашка поднял бензоножницы наперевес, заслоняя девушку, и твердо сказал:
– Это я оскопил того сатира, запомни, Тайка, – это я.
Глава 9
Предложение, от которого невозможно отказаться
– Но, но, но! – плюхнувшись рядом с Кулаковым, бормотал краснолицый. – Эт-то еще что?! Мы так не договаривались! Приходи-ка в себя! Понятное
Стащив с головы войлочную шляпу – антагонистку валенок, северянин принялся обмахивать ею Кулакова, и тому показалось, что сквозь глаза и мозг с лепетом, трепетом, щебетом пронесся восторженный рой красноватых крылатых созданий величиной с детский ноготок… тех же божьих коровок?.. Во всяком случае, Кулаков очухался. Голова была легкой, вычищенной изнутри, вылущенной, как орех из чужеродной скорлупы.
– А если бы, сверзившись вниз, ты убил бы кого-нибудь в толпе? Например, свою начальницу?! Хорошо бы это было?! – спрашивал краснолицый, качая головой, на которую уже опять была нахлобучена войлочная шляпа, непременный атрибут курортников тридцатых – шестидесятых годов. – При росте в два аршина десять вершков, да в пять пудов весом, и учитывая, что высота тут саженей десять, это вполне вероятно. В прессе бы написали: такой-сякой-немазаный, совершая самоубийство, в процессе смерти совершил еще и убийство… Ай-я-яй, как бы неудобно получилось! Конечно, такие курьезы случаются в судьбах, но довольно редко.
– Кто вы такой? – совершенно очнувшись, пре-рвал болтовню кавалериста Кулаков и, помедлив, подал незнакомцу свою визитку.
– Разве я не представился? – удивился северянин, принимая визитку раскрытыми в ножницы указательным и средним, причем «ножницы» вырезали ее из поля зрения, а вытащил незнакомец визитку уже из левого уха Кулакова. «Мелкий фокусник, – разочарованно подумал Кулаков. – Отсюда и божья коровка… Значит, тоже столичный ферт, да и вся недолга…» А кавалерист, вскочив с кушетки, браво щелкнул каблуками армейских ботинок, но с дальнейшим вышла некоторая заминка: фокусник опустил голову и наморщил лоб, как будто припоминал собственное имя: – Ме… Бе… Фи… – Побекав и помекав некоторое время, он наконец произнес: – Зови меня Филипп… – и, приосанившись, прибавил: – Красивый… Да, Филипп Красивый.
Фамилия – или псевдоним – были даны фокуснику (или, скорее, взяты им) словно бы в издевку: ничего красивого в лице гостя не имелось. Впрочем, и особенно некрасив он тоже не был. Так, серая личность, которую забудешь, едва растворится в толпе. А новый знакомец продолжал, размахивая руками:
– Конечно, можно сказать, что это плагиат, что человек с таким именем уже жил здесь, причем был королем, не чета некоторым, что я слямзил королевское имя. Но, увы, насколько я понимаю, прогресс на Гее еще не дошел до такой степени совершенства, чтобы имена не повторялись, чтобы у каждой самоценной личности, имеющей только ей принадлежащие отпечатки пальцев – добавлю: как и сами пальцы, – имя бы в точности соответствовало этому перстяному коду.
– Что вы заладили: Гея да Гея, – ворчливо перебил его Кулаков. – Никакая это не Гея… По-русски это Земля. И вы что… хотите сказать, что откуда-то сюда прибыли, так, что ли? Может быть, с другой планеты?! – саркастически закончил Кулаков, который на самом деле обмирал и холодел, несмотря на жару, от какого-то необыкновенно нового ощущения себя в ландшафте реальности, и ландшафт этот казался ему резче и ярче, чем обычно, – да что! – просто грандиозным, не в пример тому, что было прежде.
Филипп
– Планета у нас одна на всех многожителей. Можно сказать, можно сказать, что… – тут в руках его оказалась книга Брагинца в мягком черном переплете (то, что это та самая «Роза мира», Кулаков понял по загнувшемуся верхнему уголку фолианта), и «кавалерист», заглянув наугад в раскрывшуюся книгу, прошептал: – Можно сказать, цитируя этого автора, что мы прибыли сюда из глубин Ш-ш-ш-аданакара… Но опять же повторюсь: это имя тоже вполне условно.
– Кто это мы? – не уточняя главного, зацепился Кулаков за местоимение.
– Десант, делегация, посольство…
– Посо-ольство-о?! – протянул Кулаков, силясь вспомнить что-то недавнее.
– Ну да, посольство, можно сказать и так. Кое-кто высадился сюда раньше, кто-то прибудет позже. Гости съезжались на дачу, а встретились у театрального разъезда. Прибыли, так сказать, к заключительному акту по казенной надобности в день саранчи и век невинности. Состоятельное общество и души черных людей на дороге к маяку. Фиолетовый цвет – сердце тьмы. Пригоршни праха в толковании сновидений. Средний ход, сердце, одинокий охотник! Кролик, беги! Вещи рассыпаются в прах…
– А где Брагинец? – прервал бред пришлеца взволновавшийся вдруг Кулаков, вскочил с места и подбежал к балюстраде: он уже давно не слышал гула толпы и теперь убедился, что в фойе нет ни единого человека. – Показ уже начался? – повернулся он к краснолицему, который стоял рядом с ним и, точно в трансе, бормотал: «Прощай все это, пойди и скажи это на горе…»
Филипп Красивый помолчал и, пожав плечами, ответил:
– Новую жизнь всегда приходится начинать в самый неподходящий момент.
– Монтаж! – воскликнул Кулаков. – У меня монтаж в восемь часов, не успеем смонтировать к эфиру! – Он сунул руку в карман за мобильником, чтобы позвонить Брагинцу, и вдруг понял, о каких пустяках волнуется. Фантомное беспокойство отрезанного ломтя жизни.
– Если захочешь, вернешься на студию, будешь работать там, как и прежде. Домашнюю скотину выгоняют на работу; зверей, наоборот, кормят за то, что они сидят в клетках штатного расписания, занимая окружающих своим видом, – говорил меж тем краснолицый. – А пресным людям не место в мировом океане открытого общества. Судьба выворачивает человека наизнанку, как прилежная хозяйка выворачивает пододеяльник, когда его полощет, потому что знает: грязь скапливается в уголках. Выражаясь высоким штилем, парки прядут нити судеб – мотают нервы, грубо говоря. Не буду уподобляться этим паучихам… одним словом, у меня к тебе, Кулаков, деловое предложение. Я знаю, что ты человек неделовой, в площадном смысле этого слова, и предложение будет не то чтобы деловым, а, скажем так… дельным. Ты, я тебе прямо скажу, профукал свою жизнь: на пиру, считай, и не был. Между датами рождения и смерти можно прожить несколько жизней, а можно не успеть и одной – так вот, последнее к тебе относится! Прожил за сорок лет сорок недель. Сегодня я, как хозяин пира, как щедрый хозяин пира, предлагаю тебе расширение границ и возможностей! Выбирай все, что на душу ляжет… Что там у нас по прейскуранту? – щелкнул пальцами фокусник – и на крашенных белилами стенах и впрямь, как поданное официанткой с брезгливой миной меню, – официантки, впрочем, и вовсе не было – стали, буква за буквой, точно распыленные из невидимых баллончиков с красками, возникать ломаные буквы: черные – власть, золотые – богатство, синие – слава, красные – любовь, белые – странствия.