Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
— А за что бастовали?
— За мир и против капиталистов да помещиков.
— Дураки, — процедил Нефедов сквозь зубы и снова зашагал.
— Кто дураки?
— Вы дураки — забастовщики.
— Так, по-вашему, кто за себя и за правду стоит, тот дурак? Кто против угнетения и за свободу стоит —
не дурак.
— Сила солому ломит, а плетью обуха не перешибить. Тоже говорят: лбом стену не прошибешь.
— А если обух-то гнилой да трухлявый, может, и перешибет…
— Ну уж…
— Да, а еще говорят, что капля по капле камень точит.
— Когда-то выточит! А пока вот тебя в полевой суд да к святым угодникам. Строгость здесь, а ты
болтаешь по глупости.
— Волков бояться — в лес не ходить, господин взводный. А если бы все так рассуждали, что было бы?
Никогда бы свободы не дождались. Надо объяснить солдатам.
— Объяснять, объяснять! А то дождались — по централкам да на поселение. Хороша свобода в Сибири,
на каторге?
— Да, не плоха.
— Ты что же, смеешься, что ли? Или думаешь, что я, как солдат, так ничего не понимаю? Слышал и я о
революции и о свободах. Только на словах возможна она, а на деле нет.
— А откуда слышал? — с любопытством спросил Васяткин.
— Слышал. Так, стороной… Один друг в кружке… арестовали всех, один я… то есть он только чудом
спасся. Ты не пойми по-другому. Я-то вам не сочувствую. И донесу, может, если болтать будешь. Чего на рожон
переть! Власть сильна.
— Не так уж сильна власть царская, как думаешь.
— Тише! Что ты, что ты! — замахал руками Нефедов.
— Какие слова говоришь! Ведь по начальству доложу, худо будет.
— Не доложите, какая будет польза? Да и правду говорю, чего там! Нет царя. Свергли кровопийцу.
— Как нет?.. Тише, сумасшедший! Сам в петлю лезешь. Теперь доложу, я обязан.
— Три месяца как свергли царя.
— Что говоришь, опомнись! Шальной! Ты не в своем уме.
— Говорю, что слышал.
— А почему неизвестно нам? Ведь все бы знали давно. И мы бы знали. Зачем врешь? Смуту сеешь?
— Начальство боится и ни газет, ни слухов сюда не пропускают. За себя боится. Но революция свое
возьмет и здесь.
— Как свергли?.. Кто сверг?..
— Рабочие свергли. Отрекся. Свобода теперь в России.
— Врешь! — Лицо Нефедова пылало огнем. — Врешь, врешь! Дурака, думаешь, нашел? Я — стреляный
воробей.
— Нет, не вру я. На вот, почитай. Видишь, здесь написано: двадцать восьмого февраля, а теперь июнь
месяц.
Нефедов нерешительно, точно боясь обжечься, дрожащими руками взял смятый лист бумаги, который
Васяткин извлек из-за голенища сапога. С напряженным вниманием прочитал следующее:
“К НАСЕЛЕНИЮ ПЕТРОГРАДА И РОССИИ ОТ СОВЕТА РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ
Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно.
Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба
царское правительство дало народу свинец.
Но солдаты не захотели итти против народа и восстали против правительства. Вместе с народом они захватил
оружие, военные склады и ряд важных продовольственных учреждений.
Борьба еще продолжается, она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно
низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России. Для успешного завершения борьбы, в
интересах демократии, народ должен создать свою собственную властную организацию.
Вчера, 27 февраля, в столице образовался Совет рабочих депутатов из выборных представителей заводов и
фабрик, восставших войсковых частей, а также демократических и социалистических партий и групп.
Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию
народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России.
Совет назначил народных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда.
Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в
районах и взять в свои руки управление всеми местными делами.
Все вместе общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв
учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права.
С о в е т р а б о ч и х д е п у т а т о в ” .
Нефедов читал листовку, и все сильнее бледнело и подергивалось его лицо. Наконец он кончил чтение,
затуманенными от слез глазами посмотрел на Васяткина, подошел к нему, положил руку на плечо и прошептал:
— Вот что… не соврал. Ну, слава богу. Весть-то такая. Хорошо…
В порыве сильной радости он обнял Васяткина и поцеловал его.
— Так значит — со свободой…
Но по мере того, как эта огромная радость, казалось, с каждой секундой все больше и больше заполняла
все существо взводного, Васяткин хмурился и наконец, сжав брови, встал, отстранив от себя недоумевающего
Нефедова, и сухо сказал:
— Нечего много радоваться. Что раскисать? Революция только начинается. Царя свергли, но его слуги
остались дворяне, помещики и капиталисты, офицеры. Они подбираются к власти. Они борются против
революции. С ними еще будет война за свою, рабоче-крестьянскую власть. Слез горьких много впереди.