Деяние XII
Шрифт:
К середине своей кощунственной исповеди – то ли от собственных слов, то ли от механических движений руки – стала ощущать нарастающее возбуждение. А может быть, восприняла его извне: оно буквально изливалось от замолкшей группы ряженых. В утробной тишине лишь раздавалось тяжёлое дыхание, да усиливался звериный запашок, какой витает в тёмном маленьком зале к концу порнофильма.
Осознав, что вот-вот её подхватит и завертит всеобщее неистовство, она разом ощутила мучительную пустоту и отвращение.
– Это всё, что я могу
– Этого достаточно, – глухим, чуть расслабленным голосом подтвердил мастер-патриарх.
– Теперь, согласно уставу Ордена, ты должна добровольно и с радостью отдаться тем братьям, кто этого пожелает.
Этого она не ожидала. Отчаянье разбило корку её спокойствия и рассекло душу. Она закусила губу, пытаясь удержать готовые хлынуть слезы.
Но была спасена.
– Досточтимый мастер, я протестую! – голос раздался из-под куклусклановского капюшона, и она с великим изумлением поняла, что говорит чёрный брат.
– Эту поправку к уставу Орден отверг большинством голосов.
Мастер недовольно замолк, но тут же продолжил, словно ничего не случилось.
– Теперь, достойная леди, тебя ждет причастие. Сядь.
Ещё не пришедшая в себя Мэм послушно села, и тут же на неё было вылито ведро вонючей грязи, залившей внутренность гроба и смешавшейся на её коже с потёками крови.
Мастер почти без замаха, но резко ударил её ладонью по щеке, которая сразу словно онемела.
– Так наказывают блудниц, – произнес он и отошёл.
Его место занял другой брат, который тоже отвесил ей пощечину, произнеся те же слова.
После пятого она перестала считать.
– Хватит, – раздался голос мастера, – помните, что перед нами леди.
Приказ был весьма своевременен: распалённые мужчины разрешали свое возбуждение в ударах и не стеснялись силы. В голове её звенело, она уже почти теряла сознание. Много дней после этого изводила тонны косметики, чтобы скрыть лиловые синяки.
– Несите Йорика, – голос мастера приходил, словно из-за слоя ваты.
– Отведай из общей чаши, достойная леди, и стань нашей сестрой.
Она жадно сделала огромный глоток тёплой солоноватой жидкости из поднесённого ей черепа, оправленного в золото и украшенного драгоценными камнями, и ей было наплевать, настоящий ли это череп, и пьет ли она сейчас чуть подогретый томатный сок или свежую кровь.
Череп пошёл по кругу, который завершился на мастере.
– Свершилось, слава светозарному! – возгласил тот, и огонь факелов блеснул на его обагрённых губах.
– Братья приветствуют тебя, сестра наша. Встань, омой своё тело и облачись в одежды достоинства.
Она не помнила, как очутилась в прекрасно оборудованной ванной с джакузи и прочими благами цивилизации, как яростно отмывала тело, словно через это способна была очиститься её оскверненная навеки – она знала это! – душа.
Когда она, одевшись в единственную найденную ею одежду: что-то вроде бархатной чёрной хламиды, отороченной алым шёлком, и остроконечный красный колпак, усеянный чёрными зодиаками и мёртвыми головами, попыталась выйти в ту же дверь, откуда пришла, та оказалась закрыта. Зато открылась другая, в противоположной стене. И она вошла туда.
Яркий электрический свет хлынул в глаза, на уши обрушился треск аплодисментов.
В белом с золотом зале, увешенным подлинной живописью и оружием, они ждали её за круглым, роскошно сервированном столом – уже без масок и в смокингах. Её взгляд выхватил озабоченные очки чёрного брата, упрямо сжатый рот и высокий лоб мастера-патриарха, который оказался глубоким стариком. Узнала знакомое больше по газетным полосам и экрану телевизора лицо бывшего шефа ЦРУ, а ныне вице-президента страны. Сидевший рядом с ним и азартно нахлопывающий молодой мужчина, несомненно, был его сыном – очень похожи, только болезнь (легкая степень олигофрении, как сплетничали) наложила на младшего свою удручающую печать. Сынок что-то выкрикнул, и она узнала визгливый голос «Дон Кихота».
Мастер вальяжно прошествовал к ней. В руке его был обнажённый меч – судя по искрящейся кромке клинка, отнюдь не бутафорский.
– Приди, сестра моя, в храм дружбы, и пусть ничто не омрачит счастье нашей встречи.
– Благодарю вас, досточтимый патриарх, – ровно ответила она, после чего, заранее наученная, опустилась на колени и поцеловала носок его зеркальной туфли.
Тот, помешкав всего пару мгновений, довольно чувствительно хлопнул по её плечу мечом.
– Посвящаю тебя, сестра, в рыцари Предвечного Саркофага. Да будешь ты верна и непоколебима, как и он сам. Клянешься ли сохранять тайну и служить нашему Ордену?
– Клянусь.
Он поднял её и театрально заключил в жёсткие объятия, прижав чёрное лицо к белоснежной манишке.
Когда ритуал обнимания завершился, она даже сумела улыбнуться ему.
– Отныне даруется тебе освобождение от всех бывших обетов, и ты безбоязненно можешь прибегнуть к любой «лжи во спасение», буде потребуют того интересы Ордена.
Она низко поклонилась.
– Теперь дело за малым.
Она вновь сжалась. Да сколько же можно!..
Общество за столом смолкло.
– Тебе предстоит пройти собеседование с нашим… э-э-э, консультантом. Сейчас ты войдешь вон в ту дверь и встретишься с человеком, остов которого скрыт в нашем Ордене. Что справедливо, поскольку человек этот при жизни успел скальпировать сорок девять белых американцев. Так пусть теперь он служит их потомкам.
«Их потомкам» после «белых американцев» патриарх произнес с долей ехидства, но Мэм не обратила внимания на издёвку вонючего расиста. Она уже вспомнила слова Ковбоя и поняла, что ей предстоит рандеву с черепом вождя и шамана Джеронимо. А этого она совсем не боялась.