Деяние XII
Шрифт:
Особенно доставал её некто в маске, по всей видимости, карикатурно изображавшей Дон Кихота – неестественно вытянутая белая физиономия с печально обвисшими усами, напоминающими крысиные хвосты, и клочковатой эспаньолкой. «Дон Кихот» всё время глумливо хихикал ей прямо в лицо, испуская волны алкогольного перегара. При этом он непрестанно напевал противным тонким голосом бессмысленную строчку из какой-то рок-оперы: «Crazy, over the rainbow, he is crazy»…
Мэм старалась сохранять мрачное спокойствие, хотя держалась из последних сил. Она уже поняла: уверения её подружки, любовницы бывшего секретаря казначейства, что, якобы, «вульгарные» обряды приёма
В общем-то, формально Орден и оставался в статусе клуба для безобидного студенческого времяпрепровождения, как было задумано его основателем полтора века назад. На самом деле изначально он был инициирован немецкими иллюминатами – не признанным детищем масонства, прожившим краткую жизнь, но перед смертью успевшим разбросать метастазы своей традиции по всему миру. К началу нынешнего века через Орден прошла чуть ли ни вся американская элита, кто явно, а кто в глубокой тайне, и его активы – финансовые, интеллектуальные, властные – позволяли ему без всякой натяжки называться теневым правительством.
Разумеется, как большая часть тайных обществ, Орден Саркофага развивался под чутким руководством Клаба и являлся его инструментом влияния на Северную Америку. Однако в последние годы некоторые причастные и к тому, и к другому, задавались вопросом: «А кто, в конце концов, теперь могущественнее – Орден или Клаб?» Впрочем, судя по печальной судьбе Ковбоя, ответ был всё ещё очевиден…
Брутальный хоровод вокруг учёной негритянки продолжался всего несколько минут, но для неё они показались часами. При том что она прекрасно понимала – ещё ничего не началось… Но тут на неё снизошло великое упрямство, частью присущее ей от рождения, частью унаследованное от поколений терпеливо лелеющих ненависть предков-рабов. Она вдруг поняла, что всё вынесет, всё, черт побери! Недаром покойный Ковбой в минуты раздражения костерил ее «ядовитой болотной крысой». Она такая и есть! И плевать ей на этих белых скунсов!
– Что ищет леди в хранилище тайны?
Трубный, хотя чуть осипший, голос принадлежал грузному человеку в костюме диавола, очевидно, мастеру-патриарху. Он перекрыл гогот и визг, мгновенно остановив вакханалию.
– Мудрости и света, – отвечала она, согласно уставу.
Хохот возобновился. «Мудрости-света, мудрости-света, мудрости-света», – забормотали босхианские персонажи. Но по знаку толстого беса вновь замолкли.
– Какой подвиг совершила леди для того, чтобы войти в наше общество? – продолжил он ритуальный допрос.
– Я украла для Ордена вот это.
Мэм показала прозрачный полиэтиленовый пакетик, в котором было что-то вроде клочка высохших рыжеватых водорослей.
– Что это за реликвия? – вопросил толстяк, хотя знал ответ заранее.
– Это прядь волос генерал-гроссмейстера американских лож вольных каменщиков мистера Джорджа Вашингтона, – объявила она торжественно и из толпы ряженых раздался невольный вздох восхищения.
– Я украла её в Великой ложе Массачусетса и заменила фальшивкой, – добавила она.
– Свидетельствую правдивость слов леди, – заявил толстяк.
В голосе его при этом промелькнула едва заметная нотка горечи. Ему ничего не оставалось, кроме этого, несмотря на то, что он был одним из самых ярых противников вступления Мэм. Но он являлся гроссмейстером Массачусетской ложи и был поставлен перед фактом кражи уже после того, как та случилась. Разумеется, в этой операции тоже не обошлось без Клаба. Теперь толстяк был единственным из массачусетских масонов, знавшим, что их ложа больше не обладает бесценной реликвией. Но его клятва перед Саркофагом была неизмеримо выше клятвы масонской, и он ничего не мог возразить или сделать. Хотя симпатий к Мэм после этого у него отнюдь не прибавилось.
Кража реликвии была старинным ритуалом Ордена. Стены в Саркофаге были увешаны подобными артефактами с лаконичной надписью: «crooked by» – «спёрто таким-то». Этот «подвиг» был обязателен для каждого неофита. Особенно ценились предметы, связанные со смертью того или иного великого человека. Среди охотничьих трофеев, доспехов всех времён и народов, коллекционного оружия, здесь можно было увидеть множество черепов и даже целых скелетов. Частью это были муляжи, но, например, утверждают, что старенький костяк в большой стеклянной колбе, который члены фамильярно именовали «мадам», принадлежал самой маркизе де Помпадур, фаворитке Людовика XV. Правда, кто именно «спёр» мадам, никакая табличка не сообщала.
Где-то здесь были головы Че Гевары из секретных архивов ЦРУ и Хоакина Мурьетты из спецхрана Музея естественной истории, и даже ребро некого русского писателя Ника В. Гоголя, который, говорят, пользовался на родине не меньшей популярностью, чем Маргарет Митчелл в Штатах. Памятная кость была за сто долларов продана послу США в СССР одним советским литератором, который, в свою очередь, «спёр» её во время перезахоронения писателя.
Но главные реликвии на виду не лежали. Копьё центуриона Лонгиния, как шептались, никогда не покидало неприступный Форт Нокс. Что касается черепа индейского вождя Гоятлайа Джеронимо, который ещё в 1918 году «спёр» с федерального кладбища Форт Силл в Оклахоме студент Йеля Прескотт Буш – будущий знаменитый сенатор, то этот опасный артефакт использовался только в ритуалах посвящения. Постоянное его местопребывание мало кому было известно.
– Орден принимает этот дар, – возгласил толстяк и передал власы отца Соединенных Штатов одному из надзирающих братьев, который тут же унес бесценное сокровище во внутренние комнаты.
– Теперь, ревностная леди, для того, чтобы мы назвали вас своей сестрой, вам надлежит пройти испытание.
Эти слова мастер произнес с явным удовольствием.
– Я готова, – холодно отозвалась Мэм.
Внутри же её все сжалось.
Эта инициация происходила больше не от напыщенных и многозначительных масонских обрядов, а от жутких церемониалов древних восточных сект. Целью её было не столько испытание, сколько моральное убийство неофита, с тем, чтобы впоследствии он целиком принадлежал Ордену. Двести лет назад подобные ритуалы ввели у себя иллюминаты, а в Йельском университете на это наложился ещё дикий студенческий обычай hazing – система унижений, которым старшекурсники подвергали новичков.
– Пусть леди предстанет перед нами нагой, – возгласил мастер и шелестящий шёпот замерший в предвкушении братии был ему ответом.
Она была готова и к этому: быстро скинула тот минимум одежды, который был на ней, не позволив будущим «братьям» насладиться лицезрением стриптиза.
Контуры её фигуры четко вырисовывалась в полутемном холле. Он стояла неподвижно, стараясь смотреть поверх голов пожиравших её глазами ряженых.
– Пусть леди ослепят, – велел мастер.
Она ничего не успела сообразить, как некто позади ловко накинул ей на глаза непроницаемую повязку.