Дезертир
Шрифт:
– Здравствуй, Север.
Вышибала помедлил с ответом.
– Я смотрю, у тебя хорошая память.
– Не жалуюсь.
– Полагаю, меня не просто было узнать. Меня и зовут теперь иначе.
Эвдор покосился на Ксантиппа, который в противоположном углу зала собачился с Мирриной.
– Я заметил. Ты теперь фракиец?
Вышибала медленно кивнул.
– И как мне называть тебя?
– Спартак.
– Спартак... Никак не ожидал снова тебя увидеть. Да еще здесь и в таком виде, – сказал Эвдор.
– С первым и третьим понятно, – усмехнулся вышибала, – но чем тебя удивило второе? Почему ты именно здесь не ожидал меня
– Ну... – почесал подбородок Эвдор, – вообще-то я имел в виду не только Делос. Я удивился бы, встретив тебя в любом порту Эгеиды. Кроме Эвксинских, оставшихся за Митридатом.
– Это еще почему? – поднял бровь вышибала.
– Ты ведь человек Фимбрии? Я сразу тебя раскусил.
– Я помню.
– Некоторые трибуны Фимбрии теперь служат Митридату.
– Врешь! – вытаращился вышибала.
– Не вру, – улыбнулся Эвдор, – это правда.
– Скорее, сплетни, о которые твои люди точили языки.
– Нет, не сплетни. Спартак. Я даже разговаривал с одним из них. В Фокее. В прошлом... как он у вас называется? В прошлом октябре. Некий Луций Магий. Знаешь такого?
Вышибала помрачнел.
– Почти все воины Фимбрии перешли к Сулле, – продолжил Эвдор, – но этот переметнулся к Митридату. Видать, от своих не ждал ничего хорошего. И он не один такой.
– Они не свои, – процедил вышибала с нескрываемой злобой.
Эвдор хмыкнул.
– Ты, я вижу, избрал третий путь. Ни тем, ни этим.
– Я ничего не избирал. Так распорядились Парки [123] .
– Парки? Ты слишком римлянин для фракийца, Спартак, не замечаешь за собой? Ну да ладно. Значит, теперь киснешь в этой дыре? Если ты теперь сам по себе, что же не вернулся в Италию? Там все еще марианцы. Полагаю, про них-то ты по-прежнему можешь сказать – "свои".
123
Парки – три богини судьбы у римлян (у греков – Мойры).
– У меня было важное дело здесь.
– И как, выгорело?
Спартак помолчал.
– Нет.
– Стало быть, еще задержишься на Делосе?
Спартак вновь выдержал долгую паузу. Очень долгую. Он смотрел на дверь. На скулах играли желваки. Эвдор терпеливо ждал.
– Я слышал, вы идете в Иллирию?
– Да, – кивнул Мышелов.
– В Диррахий?
– Может и туда зайдем, – Эвдор улыбнулся.
– Я бы хотел пойти с вами.
Эвдор чуть отклонился назад, провел пальцами по подбородку.
– Я заплачу, – пообещал Спартак.
Эвдор махнул ладонью перед лицом.
– Не бери в голову. Сочтемся.
– Значит, ты согласен? – недоверчиво спросил фракиец.
– Тебя это удивляет?
– Да... – с некоторым усилием произнес Спартак, – деньги тебе не важны. Ты знаешь, кто я, но не задаешь вопросов о том, что произошло со мной, после того, как вы выкинули меня за борт. Тебя действительно не интересует, почему я ни с Суллой, ни с... Магием?
– Интересует. Но об этом мы поговорим позже. Похоже, кроме меня тебя никто не узнал. Разве что Аристид вспомнит, вы с ним так тесно обнимались...
– Расскажешь остальным?
– Аристиду расскажу. Остальным – нет. Завтра на рассвете в порту спросишь, где стоит "Меланиппа". Буду ждать.
22
С Клавдием Лидон разругался вдрызг, но от дальнейшего дознания отодвинул. Формально тот не являлся начальником корникулария, пока это не было подтверждено Луском. Глабр, пообещавший Тиберию большие неприятности, всем своим видом изображал оскорбленного, но на допросах больше не появлялся. Он, без сомнения, своим опознанием марианца принес немалую пользу следствию, но и дров изрядно наломал. Клавдий жаждал осудить Севера, как пирата, вместе со всей компанией. Больше его ничто не интересовало. А вот Лидон, с самого начала подозревавший в этом деле нечто большее, нежели просто пиратский промысел, теперь вцепился в подследственного мертвой хваткой.
Насилу вытолкав Клавдия, Тиберий опять сделался мягок и вежлив с Аристидом и другими пиратами, стараясь не показывать того, что ему стало известно об их товарище. Он снова пытался вести тонкую игру. Кое-кто из разбойных, вкусив палок "злого" дознавателя, стал гораздо разговорчивее с "добрым". Правда, про "фракийца" они рассказали немногое. Необщительный, себе на уме, он никогда особенно не высовывался. Вроде бы хороший боец. Вроде бы. Пленники продолжали стоять на своем, утверждая, что пиратами не являются. Не грабили корабли, не захватывали заложников. Честные купцы. Причем даже Дракил, который уже не пытался юлить, говорил много и подробно безо всякого принуждения, уверял, что после того, как "Меланиппа" и "Актеон" покинули Эгейское море, через полгода после заключения Дарданского мира, никакого разбоя они не чинили.
– А до этого? – спросил корникуларий.
– Ну... – мялся критянин, – было кое-что...
– До того, как в команде появился фракиец?
– Да.
– Если вы после этого уже не нападали на купцов, откуда знаешь, что он хорошо дерется? – спросил Лидон критянина, который, как раз, и сообщил эти сведения.
– Он вышибалой служил в одном кабаке на Делосе. Да и потом мы поцапались пару раз с морской стражей, возле Брундизия, – нехотя ответил Дракил.
– С таможенными повздорили? Запрещенные грузы везли?
– Насчет грузов не знаю, – буркнул критянин, – а таможенные все поголовно мзду собирают, но Мышелову недосуг было делиться. Хотя иногда делился, и нас не трогали.
– Почему?
– Да не знаю я, он вечно напускал тумана.
Несмотря на крепкое битье всей братии, учиненное Глабром, больше никто из команды "Меланиппы" не сознался в разбое. Даже Дракил все время оговаривался, что "было всего пару раз и торгаши сами сунулись". Как и предполагал Лидон, гемиолия нужна была Эвдору для ловли собратьев на живца, в качестве которого выступала неопасная на вид "Меланиппа". В послевоенном хаосе и всеобщем разорении пиратством не брезговал никто. Любой купец при виде более слабого собрата норовил выпустить когти. Тиберий предполагал, что таким образом Эвдор захватывал и пиратские корабли. Не из благородных побуждений естественно. Однако, постоянные оправдания критянина наводили на мысль, что даже если он говорит полуправду, то разбойный промысел не был основным источником дохода Эвдора и компании. В байку про "честного купца" Лидон не верил. А на какие шиши они тогда существовали? А вот это наводило на очень интересные мысли.