Дежурные сутки
Шрифт:
— И в какой категории?
— Ну и что, что до пятидесяти девяти килограммов? Главное — мастерство.
— Хватит, — отрезал Кравцов. — Вы, — ткнул он пальцем в Гурта и Ширшова, — за дом, к окнам. Леха — к окнам, выходящим на улицу. Я иду в дом. Вперед.
Вытаскивая оружие, сотрудники быстро рассредоточились по указанным позициям. Марк подошел к двери и прислушался. Ни звука. Может, по местным понятиям, «посторонние в доме» — это когда в доме тихо?
Опер потянул самодельную дверную ручку на себя. Сени. Марку вспомнилось: «Милая Мила в сени ходила, корову доила…» Вы когда-нибудь видели, чтобы люди в сенях корову держали?
Шагнув к двери, ведущей в дом, опер пальцем руки опустил предохранитель на пистолете вниз… Уже открывая дверь, Кравцов почувствовал запах, свойственный таким помещениям. В нос ударила вонь месяцами не стиранного постельного белья, прокисшей пище и высохших бутылок из-под алкогольного суррогата. Несмотря на то что в это время ярко светило солнце, в комнате был полумрак. Грязные бордовые шторы были задернуты, а электричество в этом жилище Чубайс, очевидно, отключил в день размена Примакова на Кириенко.
Присмотревшись, опер опешил. Через всю комнату, на высоте полутора метров, пролегала деревянная необструганная жердь. На ней застыли, как изваяния, шесть птиц, похожих на соколов из передачи Ивана Затевахина «Диалоги о животных». На головах пернатых красовались маленькие кожаные шапочки, закрывающие глаза. За столом сидели два лица кавказской национальности и, разглядывая незваного гостя, кушали манты.
Марк незаметно спрятал сзади за пояс «ПМ» и решил врубить дуру. Когда ничего не понимаешь и нужно срочно сориентироваться в пространстве, это лучший способ что-то разузнать.
— А где Колян?
Одно лицо медленно вытерло грязные пальцы о жирное полотенце и голосом уставшего от надоедливых подчиненных начальника спросило:
— Ты кто такой?
Акцент, как и внешние данные, был налицо. На лицо кавказской национальности.
— Колянов друг.
Лицо встало и приблизилось к другу виртуального Коляна.
— Пошел на хер отсюда.
— А можно я кур посмотрю?
— Ты меня не понял? — угрожающе повысило голос лицо, и Кравцов почувствовал толчок в грудь. — Сделай так, чтобы я тебя не видел.
Марк исполнил его просьбу. После четко поставленного апперкота гордый кавказец потерял сознание еще в воздухе, а когда рухнул в дальний угол комнаты, опрокинув на себя горшок с засохшим алоэ, друга Коляна он уже не видел.
— Я всего-то попросил кур посмотреть, — начал оправдываться Марк перед вторым лицом, которое прекратило трапезу сразу после запуска первого.
Из соседней комнаты раздалась отрывистая речь на незнакомом Кравцову языке. Такое впечатление, что в предложении участвовали одни маты без слов-связок. Кравцов этого языка не знал, но догадался, что третье лицо кавказской национальности просит второе лицо кавказской национальности описать события, происходящее в соседней комнате. Но второе лицо не решалось это сделать, так как свободных углов в комнате было еще три, а друг Коляна, судя по последним событиям, полчаса назад совершил побег из психиатрической лечебницы.
— Так я кур посмотрю?
Сидя с разведенными в сторону жирными от мантов руками, словно сжимая невидимый пятнадцатикилограммовый арбуз, тот медленно мотнул головой — «да». Теплилась надежда: может, посмотрит и уйдет?..
Кравцов приблизился к «курам». После грохота горшка с алоэ они беспокойно вертели головами, но, ничего не видя из-за кожаных шлемов, на большее не решались.
— Руслан, что такое, а? — услышал опер плаксиво-раздраженный голос третьего.
Скрипнули пружины металлической кровати, и в проеме межкомнатной двери Марк увидел толстоватое пятидесятилетнее дитя гор.
Толстяк удивленно посмотрел на тело в углу комнаты и стал повторять ошибки первого лица:
— Ты кто такой?
После этого вопроса второй, сбиваясь и путая русскую речь с нерусской, стал быстро объяснять, что это друг Коляна и он пришел посмотреть на птиц.
— Какого Коляна?
Марк, соображающей в орнитологии столько же, сколько Леха-водитель соображал в судопроизводстве, начал понимать, что эта изба от погреба до конька на крыше насквозь пропитана криминалом. Проблема заключалась только в том, что он, опер из уголовки с восьмилетним стажем, не мог сделать вывод о том, в чем этот криминал заключается. Листая в голове Особую часть Уголовного кодекса, Кравцов ясно понимал, что мог вменить кавказцам только «жестокое обращение с животными» из-за дурацких шапок на их головах. Больше ничего на ум не приходило. Еще удивляло совершенно необоснованное нахождение неизвестных птиц в этой избе. Марк сдался:
— Ладно, блондины, я из милиции. Что это за вороны и что вы здесь делаете? И кстати, кто вы такие?
Кавказцы соображали, и Марк даже сквозь кости черепов читал их мысли. Мысли сообщали оперу, что он сейчас будет побит и, возможно, убит. Потому что он один, а дело стоит больших денег. Потом его закопают в погребе, углубив яму еще на метр. Далее кавказцы исчезнут вместе с насестом.
Не желая искушать горцев и свою судьбу, Кравцов поднял с пола одну из омерзительно пахнувших бутылок и что есть силы запустил ею в грязную штору. Бутылка с грохотом вышибла оба оконных стекла и выбросила на улицу бордовый флаг. Через секунду, к ужасу кавказцев, с двух сторон дома стали выламываться оконные рамы. Еще через пару секунд, когда Марк уже закуривал сигарету, в тесное помещение ворвались трое, один из которых был в форме сержанта милиции.
С криком «на пол, сука!» греко-римский борец Ширшов произвел захват толстяка за пояс и выполнил самый красивый прием в этом виде спорта — бросок «прогибом». От неожиданности и понимая, что находится в воздухе вниз головой, толстяк закричал, но, грохнувшись о пол с высоты полутора метров, замолчал. Ширшов повел плечами, словно скидывая лямки рюкзака, и победоносно рявкнул:
— Я же говорил, главное — мастерство!
Гурт с Лехой уже надели на второе лицо наручники и, осторожно тыкая его ботинками, допрашивали, не имея представления, по какому факту нужно добиться признания.
И тут произошло непредвиденное. Гурт увидел птиц. Никому не сообщив, что он собирается делать, участковый подошел к жерди.
— Во! А на хрена им каски на голову надели? — И стал снимать кожаный шлем с головы одной из птиц.
Ширшов, работавший до милиции в таможне, бросил взгляд на птиц и за доли секунд понял, какого рода криминал происходил в избе до их появления. Его вопль, обращенный к Гурту, совпал с криком одного из горцев:
— Не снимай!!! Не снимай!!! Но Гурт уже снял…