Диагноз смерти (сборник)
Шрифт:
Да, я забыл сказать, что смерть и погребение Сайласа Димера имели место в маленьком поселке под названием Хиллбрук, и что покойный прожил там тридцать один год. Димер был «купцом», как в некоторых штатах называют содержателей мелочных лавок, и товары его не отличались от товаров в других лавках такого рода. Дела свои, насколько я знаю, он вел честно, чем и снискал себе добрую славу. Если его и можно было в чем-то упрекнуть, так разве что в излишней приверженности делам. Но за это его не осуждали даже самые щепетильные люди, хотя кто-то другой, повинный в том же, так дешево не отделался бы. Наверное, это объяснялось тем, что Сайлас предпочитал занимался собственными делами.
Никто в Хиллбруке не мог бы вспомнить дня – кроме воскресений, конечно, –
Его супруга и две взрослые уже дочери жили в комнатах верхнего этажа, сам же Сайлас, как все знали, спал на койке, которая стояла за его прилавком. Вот там его однажды утром и нашли при последнем издыхании. Он был еще в сознании, хотя говорить уже не мог. Скончался он в то самое время, когда обычно снимал ставни, и его знакомые говорили потом, что если бы он умер в тот час, когда привык открывать лавку, это его весьма бы огорчило.
Вот таков был Сайлас Димер. Несокрушимое постоянство его жизненного обычая дало повод одному хиллбрукскому юмористу, – которому довелось поучиться в колледже, – наделить его прозвищем «Старый Ибидем» [8] , а в первом же после смерти Сайласа номере местной газеты он же отметил не без добродушной улыбки, что Димер, мол, «позволил себе выходной». Нельзя не признать, что выходному этому предстояло длиться и длиться, хотя, согласно преданию, из которого мы почерпнули сей сюжет, не минуло и месяца, как мистер Димер со всей определенностью дал понять, что отдыхать на кладбище ему недосуг.
8
Ibidem (лат.) – «там же»; часто употребляется в библиографических сносках при указании на уже цитировавшийся источник (Пр1им. переев).
Одним из самых респектабельных граждан в Хиллбруке считали банкира Элвена Крида. У него был лучший в поселке дом и собственный выезд, да и вообще он заслуживал всяческого уважения.
Не чужда ему была и охота, так сказать, к перемене мест: он не раз бывал в Бостоне, а некоторые полагали, что и в самом Нью-Йорке. Впрочем, банкир это лестное предположение никогда ни словом не подтверждал. И это, думается мне, тоже говорит в пользу мистера Крида, как ни поверни: если он все-таки бывал в Нью-Йорке, значит, соприкоснулся, хотя бы ненадолго, с культурой большого города, а если нет, значит, был скромен и правдив.
Так вот, одним приятным летним вечером – время близилось к десяти – этот самый мистер Крид открыл калитку своего сада, прошел по дорожке – усыпанная гравием, она ясно белела в свете луны, поднялся на крыльцо своего роскошного дома и, чуть помешкав, вставил ключ в замочную скважину. Открыв дверь, он увидел свою супругу, та как раз шла из гостиной в библиотеку. Она весело поздоровалась с ним и остановилась, ожидая, пока он войдет. Но он вместо этого повернулся, посмотрел куда-то себе под ноги и удивленно воскликнул:
–
– Какой кувшин, Элвен? – спросила миссис Крид, уже хмурясь.
– Кувшин с кленовым сиропом… Я купил его в лавке и поставил вот тут, на крыльце, чтобы открыть дверь. Так куда же, к чер…
– Знаешь, Элвен, хватит чертыхаться, – прервала его супруга.
Наверное, вы согласитесь, что Хиллбрук – не единственное место в христианском мире, где не до конца еще изжитый политеизм запрещает упоминать почем зря врага рода человеческого.
Кувшин кленового сиропа, который, по простоте местных нравов, мог нести собственноручно даже респектабельнейший из граждан, пропал.
– А ты уверен, что принес его, Элвен?
– Дорогая моя, неужто ты думаешь, что человек может позабыть, нес он кувшин или нет? По дороге домой я купил сироп в лавке Димера. Он сам нацедил его, да и кувшин одолжил, а я…
Этой фразе так и не суждено было завершиться. Мистер Крид неверным шагом переступил порог, кое-как добрался до гостиной и там рухнул в кресло. Его колотила дрожь – он вспомнил, что мистера Димера вот уже три недели нет в живых.
Миссис Крид подошла к супругу, удивленная и встревоженная.
– Господи всеблагий… – промолвила она. – Ты здоров?
Но у мистера Крида не было оснований думать, что его самочувствие с какой-то стороны интересует силы вышние, так что заклинание жены прозвучало втуне: он не двинулся с места и не сказал в ответ ни слова. Надолго воцарилась тишина, которую нарушало лишь тиканье часов. Да и они, казалось, шли медленнее, словно предоставляя супругам время прийти в себя.
– Джейн, я помешался… вот в чем дело! – Он наконец заговорил, но так быстро, что жена едва его понимала. – Почему ты молчала? Ведь были же какие-то признаки… и ты наверняка замечала. А теперь вот это стало ясно и мне самому. Мне причудилось, будто я шел мимо димеровой лавки, причем она была открыта, а внутри горел свет. Все это мне, конечно, показалось – ведь теперь-то она на замке. А у конторки за прилавком стоял Сайлас Димер. И Бог не даст солгать, Джейн, я видел его так же ясно, как сейчас тебя. Я вспомнил, что ты просила купить кленового сиропа. Ну, я вошел и купил… вот и все… Купил две кварты сиропа у Сайласа Димера, а он, мертвый и погребенный, нацедил мне его из бочки в кувшине. Помню, как он говорил со мной… неспешно так, даже, пожалуй, медленнее, чем обычно, но сейчас вот не могу припомнить ни одного его слова. Но я точно видел его… святый Боже, видел и говорил с ним… с мертвым-то! Вот что мне привиделось. Получается, Джейн, что я сошел с ума, спятил, а ты мне об этом ни словом не намекнула.
Продолжительность этого монолога позволила миссис Крид собраться со всеми наличными мыслями.
– Элвен, – сказала она, – можешь мне поверить, ни малейших признаков безумия я за тобой не замечала. Тебе просто померещилось, ведь по-другому и быть не может. Таких ужасных вещей не бывает! И вовсе ты не помешался, просто заработался в своем банке. И не стоило тебе нынче ходить на заседание правления, ты и без того переутомился. Я как знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Конечно, мистер Крид мог бы сказать ей, что задним числом предупреждать – только время терять, но он был всецело занят своим состоянием и не возразил ни словом. В конце концов он овладел-таки собой, и вновь обрел способность мыслить связно.
– Надо думать, то был феномен субъективной природы, – вымолвил он, перейдя почему-то на ученый язык. – Мы еще можем принять как факт явление и даже материализацию духов, но разве мыслимо явление и материализация полугаллонного глиняного кувшина – предмета сугубо бездуховного?
Едва он выговорил это, как в гостиную вбежала его маленькая дочь. Она была уже в ночной рубашке. Подбежав к отцу, она обняла его за шею и сказала:
– Папочка сегодня нехороший. Он забыл поцеловать меня на ночь. А мы слышали, как ты открыл калитку, мы встали и выглянули в окошко. Слушай, папочка, Эдди спрашивает: можно ему взять кувшинчик, когда он опустеет?