Диагноз смерти (сборник)
Шрифт:
Что-то заставило меня подняться и встать у него на пути. Он поднял голову и взглянул на меня. Мне не под силу описать страшное выражение, которым исказилось его лицо. Пожалуй, это был едва переносимый ужас: он ведь подумал, что встретился с призраком. Но он оказался не робкого десятка. «Будь ты проклят, Джон Стивенс!», – крикнул он и поднял кулак – рука его заметно дрожала, – явно собираясь ударить меня в лицо, но вдруг ничком упал на землю. А я повернулся и ушел.
Когда его нашли, он был мертв. Никто ничего о нем не знает, неизвестно даже его имя. Впрочем, о человеке вполне достаточно знать, что он умер.
Как нашли удавленника
Старого
Семью годами позже преподобный Каммингз, баптистский пресвитер, – его в тех местах хорошо знали – проезжал ночью мимо фермы старика Бейкера. Было довольно светло: уже взошла луна, и легкая пелена тумана стелилась над самой землей. Мистер Каммингз, мужчина жизнерадостный, насвистывал мелодию, изредка прерываясь, чтобы сказать своей лошади пару ободряющих слов. Вскоре он подъехал к мосту, переброшенному через ложбину, в которой когда-то текла река, и увидел на самом его краю какого-то человека. Фигура его ясно рисовалась на сером фоне подернутого туманом леса. За спиной у него был мешок, а в руке – тяжелая палка; по всему было видно, что это бродячий торговец. Вид у встречного был совершенно отрешенный, как у лунатика. Поравнявшись с ним, мистер Каммингз остановил лошадь, вежливо поздоровался с незнакомцем и пригласил его в свою повозку. «Если вам со мною по пути», – добавил он. Человек поднял голову, посмотрел Каммингзу прямо в глаза, но не произнес в ответ ни слова и ни единым жестом не дал понять, что слышит его. Пресвитер с добродушной настойчивостью повторил свое приглашение. Но тот лишь вытянул правую руку и показал вперед и вниз, другими словами, куда-то под мост. Мистер Каммингз посмотрел туда, но не увидел ничего, что заслуживало бы внимания. Он снова обратил взгляд на встречного, но обнаружил, что тот куда-то пропал. Лошадь, которая все это время заметно нервничала, вдруг громко всхрапнула и рванула с места. Когда пресвитер наконец остановил ее, повозка была уже на холме, в сотне ярдов от моста. Каммингз оглянулся и снова увидел человека на том же самом месте и в той же позе. Только тут он осознал, что дело нечисто, и понесся домой со всей скоростью, на которую была способна его лошадь.
Приехав, он рассказал об этом случае своим домочадцам, а на следующий день, с утра пораньше, отправился к мосту в компании соседей – Джона Уайта Корвелла и Эбнера Райсера. Там они нашли труп старого Бейкера – он висел в петле под одной балок, как раз под тем местом, где Каммингз прошлой ночью повстречал незнакомца. Настил моста был покрыт толстым слоем пыли, чуть увлажненной туманом, но единственные следы, которые там нашли, оставила лошадь мистера Каммингза и колеса его повозки.
Когда тело снимали с балки и опускали вниз, случайно потревожили сырую рыхлую землю на откосе близ моста, – и открылись человеческие кости. Плоти на них осталось ровно столько, чтобы опознать пропавшего коробейника. По обоим случаям произвели дознание, в результате коего коронер и его жюри пришли к выводу, что Дэниел Бейкер наложил на себя руки в состоянии умоисступления, Сэмюэль же Морриц был убит кем-то или кеми-то, чьи имена установить не представляется возможным.
Беспроводная депеша
Летом 1896
Однажды вечером он вышел из дома своего брата, где жил, покинув Чикаго. Можно предположить, – хотя для дальнейшего повествования это не имеет особого значения, – что разум его был занят домашними неурядицами и последствиями, которые могли из них проистечь. Для нас не так уж важно, о чем именно он думал; важно, что он так погрузился в свои мысли, что утратил счет времени и не видел, куда его ноги несут. Вдруг он обнаружил, что вышел далеко за пределы городка и бредет по какой-то безлюдной местности дорогой, нимало не похожей на ту, по которой он вышел из городка. Короче говоря, он заблудился.
Поняв это, мистер Холт улыбнулся. Центр штата Нью-Йорк – не дебри какие-нибудь, тут если и заблудишься, то ненадолго. Он повернул и пошел назад той же дорогой. Пройдя не так уж много, он заметил, что пейзаж вокруг видится по-другому – становилось светлее. Все заливал мягкий красный свет, а на дороге перед собой Холт ясно видел свою тень. «Луна поднимается», – сказал он себе но тут же вспомнил, что сейчас время новолуния, так что в полной своей фазе ночное светило было уже довольно давно. Он остановился и повернулся, пытаясь определить, откуда идет свет, а тот, кстати, все набирал силу. Но тень его по-прежнему лежала на дороге перед ним. А свет по-прежнему оставался за спиной. Вот такого дива он понять никак не мог. Он повернулся еще раз, потом еще – и всегда видел перед собой собственную тень, а свет всегда оказывался сзади, все такой же красный и зловещий.
Холт был изумлен – рассказывая потом об этом, он использовал слово «огорошен», – но некоторое любопытство у него все-таки сохранилось. Проверяя, насколько ярок свет, чью природу и причину он не мог ни определить, ни истолковать, он достал часы, чтобы выяснить, можно ли при нем разобрать что-нибудь на циферблате. Цифры были видимы вполне ясно, стрелки показывали одиннадцать часов двадцать пять минут. Тут загадочное свечение вдруг усилилось, вспыхнуло едва переносимым блеском, разлилось по всему небу – даже звезды померкли, – и тень Холта вдруг выросла до невероятных размеров. И в этом неестественном свете он увидел совсем рядом свою жену в ночном халате; к груди она прижимала ребенка. Но фигура женщины не касалась ногами земли; наоборот, она словно висела в воздухе, причем довольно высоко. Ее глаза были устремлены на Холта с выражением, которое ему даже потом не удавалось ни назвать, ни описать. «Не от мира сего» – вот и все, что он мог сказать о нем.
Вспышка была мгновенной и сразу же за ней последовала темнота, в которой, однако, еще виделся тот же образ, белый и неподвижный; но он постепенно исчезал, истаивал – так на сетчатке, когда веки опущены, еще довольно долго остаются очертания предмета, на который человек только что смотрел. У виденья была еще одна особенность, которую Холт поначалу едва заметил, точнее, осознал уже позже: видно было только верхнюю половину женской фигуры, ниже талии ее словно что-то заслоняло.
Воцарившаяся темнота, впрочем, не была непроглядной, и постепенно Холт начал разбирать окружающие предметы.
На рассвете он вошел в городок, но с другой стороны. Он прошел прямо к дому своего брата, и тот едва узнал его. Холт был весь серый от пыли, выглядел изможденным, глаза блуждали. Едва связно, то и дело сбиваясь и путаясь, он рассказал, что произошло с ним ночью.
«Ложись-ка, поспи, бедный ты мой, – сказал ему брат. – Давай подождем. Если с твоими что-то случилось, нам сообщат».
Часом позже принесли телеграмму, в которой сообщалось, что дом Холта в пригороде Чикаго сгорел. Его жена, отрезанная пламенем от спасительного выхода, высунулась из верхнего окна, держа в руках ребенка. Так она и стояла, не двигаясь, очевидно, совершенно растерянная. Пожарные уже прислонили к стене лестницу, когда пол этажа провалился, и больше никто не видел ни женщину, ни ребенка.