Дичь для товарищей по охоте

Вико Наталия Юрьевна

— Знакомьтесь. Мой большой друг — Савва Тимофеевич Морозов. Я вам о нем много рассказывала. А это, — первым Андреева указала рукой на кудрявого, бросив в его сторону ласковый взгляд, — Дмитрий Иванович Лукьянов, бывший репетитор моего сына Юрия.

— Это, — Андреева улыбнулась мужчине в широкой рубахе, стоявшему так, что лицо оставалось в тени, — Михаил Александрович Михайлов, а проще — дядя Миша, его так все зовут.

Савва кивнул и перевел взгляд на третьего, расположившегося ближе всех к нему человека с прямым и

открытым взглядом.

— Александр Николаевич Тихонов, — мужчина представился сам. — Студент Петербургского горного института.

«Странная, однако, публика, очень странная, — отметил Савва, усаживаясь на свободный стул. — Такие люди — и друзья светской женщины, знаменитой актрисы, желанной гостьи на приемах у Великого князя Сергея Александровича!? Той, чей портрет пишет маслом супруга Великого князя, Елизавета Федоровна, сестра царицы!» — Савва усмехнулся, неспешно достал папиросу и закурил, разглядывая присутствующих. Ему нравилось коллекционировать человеческие типы.

Окно в комнате было приоткрыто, и оттого занавеска колебалась под порывами ветра. Капли дождя колотили по подоконнику.

Мария Федоровна накинула на плечи шаль и устроилась рядом с ним на стуле с высокой резной спинкой. Савва настороженно молчал, попыхивая папироской. Не любил торопить события. Ждал.

— Вот, друзья мои, все в сборе, — прервала затянувшуюся паузу Андреева. — Сейчас чай принесут.

В комнату вошла девушка в белом фартучке. На подносе принесла изящные чашки с чаем и широкую вазу с печеньем и сушками.

Савва с удовольствием отпил глоток, только сейчас вспомнив, что, заработавшись, забыл пообедать.

— А что, Савва Тимофеевич, каково миллионером-то быть? — наконец, нарушил тишину «дядя Миша», умудрившийся сесть таким образом, что лицо его снова оказалось в тени.

Андреева улыбнулась, бросив ободряющий взгляд на Савву.

— А вы попробуйте! — усмехнулся Морозов.

— Небось, не жизнь, а игра сплошная, — хмыкнул кудрявый.

— Так точно-с! — Савва всегда начинал говорить словоерсами, когда злился. — Игра-с. Только я так всю жизнь играю что, либо — башка вдребезги, либо — спина пополам.

Мария Федоровна, взглянув на Савву, взяла печенье и, надкусив, положила на блюдце.

— А как вы относитесь к тому, что каждый человек должен быть свободен? — хриплым голосом поинтересовался кудрявый.

— Хорошо отношусь. Только в большинстве своем люди сейчас понимают свободу лишь как свободу от обязанностей к ближнему.

— А вы, Савва Тимофеевич, конечно, считаете, что ближних нужно любить, что, так сказать, все люди — братья? — с усмешкой спросил дядя Миша.

— Эка вы, в вопросы гуманизма залезли, — Савва поставил чашку. — Может и братья. Но как полюбить этих братьев? Как полюбить людей? Посмотрите на них. Душа-то хочет любить одно прекрасное, а люди большей частью несовершенны. Иначе говоря, — Савва провел рукой по коротко стриженому

затылку, — в большинстве своем душа человеческая вовсе не способна, в нынешнем ее состоянии, к подлинно моральному действию, то есть к любви. Человек нашего века отталкивает от себя брата. Готов обнять все человечество, а брата не обнимет. Моральный идеал, — продолжил Морозов, — есть потому просто риторика. Между тем, — снова достал папиросу, отметив про себя любопытный взгляд, брошенный бывшим репетитором на серебряный портсигар, — все люди связаны между собой такой глубокой связью, что, поистине, «все виноваты за всех».

Андреева слушала с интересом, обхватив себя руками за плечи.

— Я думаю, что мы все связаны друг с другом косвенно, незаметными нитями. И все наши действия, даже мысли влияют на других людей. Простите, господа, не могу сидеть, — Савва поднялся из-за стола и принялся ходить по комнате маленькими шажками, продолжая курить, — весь день сегодня за столом провел. А я — движение люблю. Порча крови россейская отчего? — осмотрел он присутствующих. — От медлительности движения.

— Еще чаю? — вмешалась Мария Федоровна, оглядев гостей.

— Спасибо. Напились уж, — ответил молчавший все это время студент. — А как вы, Савва Тимофеевич, думаете, что же делать, чтобы эту кровь заставить по всему организму россейскому быстрее циркулировать?

— Для того в старину цирюльники были, которые людям кровь пускали! — хихикнул кудрявый репетитор.

— Что делать? — Савва нахмурился. — Понять сначала причину. Отчего? А уж потом — как с этим бороться. То ли кровь пускать, то ли какими другими средствами лечить. Без кровопускания, — бросил он неодобрительный взгляд в сторону кудрявого. — По мне, все проблемы из-за отсутствия в стране прочного закона и опеки бюрократии, распространенной на все области русской жизни, да еще невежества народа… Впрочем, — махнул он рукой, — это долгий разговор.

— Вот давайте в следующий раз и поговорим. — Кудрявый достал из сумки пачку гектографированных бумаг и положил их на стол перед Морозовым. — А мы вам тут кое-что почитать дадим, если хотите. Прочтите, как соберетесь. Тем более, — усмехнулся он, заметив настороженный взгляд Саввы, — вам интересно будет. Ведь эти главы Мария Федоровна перевела. Она у нас с детства немецкий знает.

Андреева смущенно кивнула.

— У кого это «у нас»? — нахмурился Морозов.

Мария Федоровна поднялась и, подойдя, легонько прикоснулась пальцами к плечу Саввы.

— У нас, Савва Тимофеевич. У марксистов, — низким грудным голосом пояснила она. — И это — уже три года как моя главная и основная жизнь.

Савва поморщился.

— Видите, как я вам доверяю, — продолжила Андреева, ласково заглядывая ему в глаза. — Потому как вы — близкий и родной мне человек, — сказала она многозначительно и, взяв со стола бумаги, протянула их Савве.