Дикая стая
Шрифт:
Кенты, спасайтесь!
Бегите во двор!
Землетрясение! Ложись!
Гошка обезумел от ужаса. Административный корпус и гараж развалились прямо на глазах у всех. Шатались вышки. В них орали перепуганные насмерть охранники.
Вот какой-то молодой солдатик выпрыгнул с вышки вниз, не выдержали нервы. Он упал на колючую проволоку под напряжением. Раздался короткий крик. Не стало голоса, ушла жизнь…
Зэки бежали из шизо кто как мог. По одному и кучками. Все спешили во двор. Туда же тянулись остальные.
Гудевшая земля валила с ног всех. Люди падали в нее ничком. Души морозило от страха. Земля дрожала. Вон там, рядом со столовой появилась трещина. Из нее пар клубами валил. Эх, как неосторожен был кто-то, кричит о помощи из трещины. Да кто же теперь поможет, самому бы уцелеть. А тот орет, душу надрывает. Вот и докричался. Трое не выдержали, бросились на помощь и успели вырвать мужика у смерти. А сами чуть не провалились в глубоченную яму, взявшуюся неведомо откуда.
Фартовые зоны отошли от барака подальше. Уж если начнет валиться, чтоб никого не задело по репе. Всегда дерзкие, наглые, сейчас и они растерялись. Земле не скажешь: «Кончай базар, я и сам наехать могу!»
Гоша, постояв, упал на землю. «Будь, что будет!» — решил он и лежал, боясь поднять голову. Дрожь земли вошла в его тело липким страхом. Корнеев почувствовал прикосновение, глянул — вокруг кенты и фартовые лежат на земле, тесно прижавшись к ней. Земля дрожит, гудит так, словно вот-вот развалится на куски.
— Кенты, давай простим друг другу все! Может, это наша последняя минута! — предложил пахан зоны.
— Будь по твоему слову!
— Прощаем!
Очередная волна тряхнула всех, обдала жаром, запахом горелого, пылью, подбросила на своей спине и ушла за пределы зоны.
Когда Гошка поднял голову, увидел, как из сопки, что рядом с зоной, идет в небо черный дым. Сквозь него видны языки пламени и раскаленные громадные булыжники, летящие в небо огненными шарами.
Зэки, не раз видевшие смерть в лицо, вжимали головы в плечи, закрывали глаза, чтобы не видеть вздыбленной земли. Она тряслась и кричала, она выплевывала как боль громадные вулканические бомбы, которые падали совсем неподалеку и сотрясали зону гулом.
— Хана! — крикнул кто-то, увидев желто-сизую тучу, вырвавшуюся из сопки. Та осела, ее разорвала пополам невидимая сила. По бокам из трещин хлынула огненная река. Она сжигала, пожирала, губила все вокруг. Зэки, оглушенные увиденным, не могли двинуться с места от страха.
— Ложись! — послышалась резкая команда начальника спецотдела.
Зэки и так в большинстве лежали. Но вот тюремный двор будто разломила трещина. Из нее повалил черный дым. Зэки бросились к ограждениям, забору.
— Вернись! Буду стрелять! — и тут же послышались очереди из автоматов.
Землетрясение вскоре прекратилось, но люди еще долго вздрагивали от страха. Никто не решался заговорить. Все сидели молча, боясь даже вспомнить о драке и ее причине. На столе в общей миске лежали хлеб и сахар. Бери каждый, кто хочешь. Ведь перед смертью все равны. Наверное, только встряски могут мигом образумить даже самые кипящие головы и показать человеку всю его беспомощность. Заставить считаться и уважать ближнего.
Глава 3. СЕСТРЕНКА
В зоне после землетрясения больше месяца не случалось драк. Притихли отпетые бандиты, и даже офицеры зоны уже не орали на заключенных. Солдаты-охранники реже пускали в ход приклады и не материли зэков так зло, как раньше.
Корнеев и теперь, через годы помнил, как не хотели мужики подходить к глубокой трещине, разломившей двор зоны. Из нее долго слышались хрипы и стоны. Чьи они были? Человеческие? Или земля кричала? После землетрясения в зоне не досчитались больше двух десятков мужиков, хотя никто не вышел за ворота.
Теперь Георгий боялся одного — чтобы его не вернули в зону. Он каждый день считал, сколько ему осталось до полной воли, и радовался, что теперь живет почти как человек. В зоне многие позавидовали бы ему. Еще бы! Каждый день — живая копейка. Ест нормальные харчи, а не баланду, в которой чешую от рыбы и то не сыскать, саму рыбу и подавно.
О мясе совсем забывали. Здесь Гоша даже колбасу ест и хлеб с маслом. Об одном беспокоится, куда пошлют его летом? Будет ли иметь приработок или посадят на голый жидкий оклад? Как тогда дышать?
Корнеев в тайне от всех тревожится и о другом. Ведь вот он иногда приходит к Аньке, а к ней с пустыми руками возникать неловко. Сама бы ладно, а вот Степка! Ему то пряников, то конфет нужно.
Сам приучил мальчишку к тому. Привык к нему. Оно и немудрено, пацан без отца рос, вот к Гошке и прилип. Гордится дружбой с ним. Поселенец теперь и сам не знал, к кому он больше приходил, к бабе или к Степке? С Анькой его пока ничего не связывало: ни сердечных разговоров, ни постельных утех меж ними не было. Не располагала к себе баба, хотя была хорошей хозяйкой и неплохим человеком. Внешне же она походила на старую усталую клячу, которая с самого жеребячьего возраста возила воду поселковому народу.
Ни искристой улыбки, ни озорной шутки не увидел от нее. Вечно потная, одетая в старье, она тяжело ходила и мало разговаривала. Анна никогда не имела любовников, и когда от нее ушел муж, не переживала. Наоборот, обрадовалась. Мужики ее не интересовали. Ею тоже никто всерьез не увлекся. Казалось, что она никогда не была молодой. Родилась сразу вот такой, в телогрейке, платке до глаз, в подшитых валенках и в линялом халате. Она не подкрашивалась, ее ногти не знали лака. Никаких украшений, модной одежды и модельной обуви Анна не имела.
«Ну, и пещера! Тундра заболоченная! Будто та лягушка из сказки, только засидевшаяся в болоте, вот и отсырели мозги, «крыша поехала». Не понимает, в какое время живет», — отворачивался Гошка от чулков, спустившихся гармошкой на ногах бабы. Конечно, другой и внимания не обратил бы, попользовался и давно ушел бы, забыв имя. Кому нужна такая, да еще с ребенком, с болезнями? В поселке хватало одиноких женщин. Они — не чета Анне: ухоженные, красивые, молодые. От них и женатые не могли глаз оторвать. На Анну никто не обращал внимания. Она не была страшной или уродкой, обычная, каких полно всюду. От того их и не замечают.