Дикий цветок
Шрифт:
«Кто ты, капитан Рами? Оставил душу в пользу космоса. Возвращайся домой, обогащенный трофеями и радиацией пекла пустыни, и поймешь, что в этом пустом космосе душа твоя заблудилась. Вернешься домой, и найдешь, что все, находящееся на поверхности твоей земли, потеряло силу притяжения, даже любовь. Кто ты, капитан Рами? Маленький человечек в необозримой пустоте пустыни, уносящий себя от земли в пустой космос. Вернешься домой в один из дней, и найдешь себя рыщущим в пустых песках и строящим башни в воображаемых небесах. Так кто же ты, капитан Рами?»
Капитан Рами стоит у стола в комнате Соломона, и не в чашку с араком он шепчет, а на письма и на все, что в них. Ударяет кулаком по пачке писем, громко говорит: «Точка!» В этот миг он решает поговорить с Адас, в миг воли и мужества встать перед нею со всей правдой. Если этот миг пройдет, он больше не придет к ней, и будет выглядеть в глазах мира слабым существом. Рами хватается за это решение,
«Пришло время говорить правду».
Глава одиннадцатая
Нет в мире ничего более волнующего, чем плечи Юваля, на которых она восседает. Ноги Адас раскачиваются в воздухе, голова наклонена вниз, волосы спадают и рассыпаются по его лицу. Время от времени он поднимает руку, чтобы убрать их с глаз. Юваль вдыхает тонкий аромат ее мягких волос, ловит прядь губами и чувствует во рту вкус шелка. Дорогу сюда между наставленными ржавыми станками он видит одним глазом, он знает все проходы между этим железным хламом и чувствует себя в этом строении Рахамима, как у себя дома. Адас держится руками за его рубаху. Глаза ее закрыты, раскрытые губы улыбаются. Опирается она на плечи Юваля и чувствует себя легкой и порхающей, как перо.
Он замедляет шаг, и Адас оглядывает высящийся по сторонам железный хлам. Юваль добирается до старого катка. Адас сжимает пальцы, держась за его рубаху, и он чувствует, как ее пальцы щиплют его грудь, спускает девушку на землю и входит в потаенный уголок Рахамима. Свет неоновых трубок под потолком смутен, и Юваль включает другой свет. Черный каток, светящийся красным светом абажур лампы и сиреневый Юваль выступают из темноты уголка. Юваль вешает сиреневое полотенце на ржавый гвоздь, пробуждающий воспоминания у Адас. На этот гвоздь в прошлом Рахамим повесил «хамсу» – изготовленную из глины ладонь, предохраняющую от сглаза и приносящую счастье. Но лживая «хамса» изменила им всеми своими пятью пальцами. Адас, которая сделала первый шаг в угол, в удивлении замирает. Серая мгла окружает красный нимб света лампы. Рахамим убрал отсюда все свои украшения, кроме уродливой лампы с красным абажуром, на ножке из ржавой трубы, от которой тянутся рваные провода. Слышно, как мыши грызут стены, пилят пахнущее плесенью безмолвие. Это стало здесь постоянным звуком. Адас представляется, как мыши эти, в конце концов, подгрызут стены, и все строение рухнет на этот угол и погребет ее под собой. Лишь огромная гора мусора во дворе кибуца останется памятью тайн Рахамима. Однажды он обещал ей рассказать секрет своей бабки, и, верно, уже никогда не расскажет. Так или иначе, все свои старые вещи он спас отсюда с ее, Адас, помощью в ту страшную ночь, когда ее обозвали «проституткой».
Голубка, сидящая на старом катке, врывается воркованием в размышления Адас, и воркование доносится со всех сторон строения. Взволнованная голубка созывает все воинство голубей Рахамима напасть на Адас и бить ее крыльями. Страх охватывает ее сердце. Глаза ее мечутся во все стороны, но они не находит среди этих стен ничего, что может поддержать ее дух. Всовывает руку в карман халата и пальцы ее мнут ворованное письмо. Затем она вырывает нить из кармана и жует ее зубами. Пальцы ее сжимают письмо Мойшеле, но они словно бесчувственны. Да и зубы, жующие нить, не дают покоя. Каким-то отупевшим взглядом смотрит она на посмеивающегося над ней Юваля, мерцающего в свете красной лампы. Он всего-то от нее в нескольких шагах. Запах застоявшейся пыли душит горло Адас. Вонь и запах запустения смешиваются со свежестью, идущей от Юваля. Красный свет проливается на его склоненную голову с курчавым чубом. Зубы Адас усиленно жуют нить. На полу выделяется какая-то вещь, покрытая палаточным полотном. Широкая ладонь Юваля сдергивает полотно. Под ним – рыбацкая сеть, которая тоже что-то накрывает. Юваль потирает руки, в предвкушении чего-то радостного. Он торжественно поднимает сеть – и под ней оказываются связанные странным образом автомобильные шины с надутыми резиновыми камерами. Слова Юваля под порванным абажуром звучат радостно:
«Вот – сюрприз».
«Вот это?»
Свет карманного фонарика ведет лицо Адас к этому странному сюрпризу. На боку камеры начертано белыми красками и огромными буквами ее имя. Свет фонарика пляшет вокруг каждой буквы, и вместе со светом прыгают пальцы Юваля над буквами.
«Ну, что скажешь?»
«Что это может быть?»
«Лодка».
«Лодка?»
«Для тебя».
Боже, сохрани! Лодка, приготовленная ей, как сюрприз. Это «Санта Адас», как «Санта Виктория», корабль, который напоролся на мель в Хайфском заливе и обручил Лиору с Рахамимом – странное превращение корабля, который уменьшился до размеров лодки и попал на мель под жалким навесом. Этот не по возрасту выросший ребенок вернул ее сюда, в окружение железного хлама. Веселый юноша покорил ее сердце силой своей молодости, заставляя ее забыть мужское бессилие
«Пошли!»
Мгновенно лицо ее изменяется. Теплый голос Юваля вернул ее к реальности. Она идет за ним, как и желала идти всю ночь, и лишь разные препятствия, нагроможденные на пути, лишали ее такой возможности. Она встретила влюбленного юношу зрелой женщиной. Он снял с нее печать печали, и еще удостоится этой ночи, и никакие воспоминания не будут ее мучить.
Первый шаг к нему она делает, выдвинув плечо вперед, как бы толкая саму себя, и с каждым шагом, приближающим ее к нему, ходьба ее становится более уверенной. Она выплевывает нить, и последние шаги отмечены волнением и тягой к нему. Садится рядом с ним на поскрипывающие резиновые камеры, и – трудно поверить – эта странная лодка вносит какую-то неожиданную свежесть, как ветер, пришедший с большого моря. Между раздвинутых колен Юваля светится имя Адас, начертанное на «борту» лодки. Юваль зажигает фонарик, смотрит на Адас и старается обратить ее внимание на светящиеся буквы. Но Адас не следит за движением карманного фонарика, и приготовленный им для нее сюрприз уже не согревает ее сердце. Она чувствует себя слишком взрослой, и даже старой, чтобы покачиваться с ним на этих подпрыгивающих камерах. Снова все вокруг отторгается ее сердцем. Не может она сбежать от воспоминаний. Видит Юваль, что тень печали снова опустилась ей на лицо, пальцы его постукивают по лодке, и он говорит:
«Ты не рада?»
Адас старается не показывать ему свое настроение. Она, в общем-то, удостоилась странного сюрприза, но ночь еще велика. Она обязана испытывать радость с Ювалем – что-то из его жизнерадостности перешло к ней, и она, поглаживая резину, говорит:
«Такое странное изобретение».
«И таков рассказ о ней».
«Послушаем».
«Мы же хотели рассказывать истории не тысячи одной ночи, но все же, – ночи?»
«Ничего не случится, если мы и расскажем какую-либо историю ночи». Желание, удивление и недовольство смешались на лице Юваля. Адас видит лишь это недовольство и указывает на ослепляющий ее свет. Юваль гасит фонарик. Сидят они на чуть влажной темной резине при слабом свете лампы с абажуром. Юваль кладет горячую руку на холодное плечо Адас, и она прижимается к нему. Когда они сближают лица и целуются, губы ее сжимаются, тело твердеет, и она не может расслабиться. Бессилие касается ее, душевная слабость, которая гонит всякую страсть. Юваль чувствует в руках ее сопротивляющееся тело, отодвигается к самому краю лодки, и сидит в угрюмом молчании, опустив голову в ладони. Адас прижимает шершавую ладонь к щеке. Она подавляет печаль в сердце и желает его близости, но не может изгнать мысли из головы: слишком они глубоко укоренены в ней. Юваль приближается к ней, но все же не вплотную, вновь садится, и резина неприятно скрипит под ним, раздражая Адас, и она повышает голос:
«Оставь уже эту лодку!»
«Знала бы ты, чего она мне стоила».
«Послушаем».
«Тебя это интересует?»
«Любопытство не любит секретов».
«Ну, так ты и начинай».
«О чем?»
«О том, что с тобой произошло здесь, под этим навесом».
«Это не рассказ для этой ночи».
«Любой рассказ хорош для этой ночи».
«Ну, так расскажи».
«А ты?»
«Может быть».
«Договорились».
И снова замолкли, Ночь лежит на крыше строения всей своей темной тяжестью, но за узкими окошками это прекрасная весенняя ночь. Мерцающие, подобно головешкам, светлячки рассеяны по темным машинам – мелкие искорки ржавчины то вспыхивают, то гаснут и вспыхивают вновь. Юваль говорит об этих светлячках:
«Знаешь, что это хищные жучки?»
«Не знала».
«Ночью взлетают только самцы и светятся»
«Мы что, хотели говорить об этих светлячках?»
«Что случится, если мы и поговорим о каком-нибудь ночном светлячке?»
«Но мы же хотели говорить о чем-то другом?»
«О чем другом мы хотели поговорить?»
«О твоем сюрпризе».
«А, о лодке? Все началось в нашем бункере на Суэцком канале. Самое заброшенное место на всей линии наших укреплений вдоль берега. Мы – обычный взвод. Мы не были до этого знакомы и, тем находились в непривычном для нас напряжении. Сидели, как и каждый день, на противотанковой рампе, абсолютно пустой в это время. Мы сделали над ней навес из палатки, поставили под ним соломенные кресла и сидели между песчаными холмами. Перед нами раскинулся противоположный цветущий египетский берег, где шла поливка полей, и от вида этой зелени нам страшно хотелось пить. И тут возвращается наш командир Дубик с наблюдательного пункта и кричит: «Они снова увеличивают высоту насыпи для батарей!» А мы сидим на рампе и молчим. Дубик всему придает значение, даже метрам, на которых египтяне увеличивают высоту насыпи, и он добавляет строгим голосом: