Дикий горный тимьян
Шрифт:
Он вскрыл конверт и вынул письмо. Его подозрения подтвердились. Письмо было от Джока Данбита.
«Бенхойл
Криган
Сазерленд
среда, 9 февраля.
Дорогой Джон!
Твой отец пишет мне, что ты вернулся в Англию и работаешь в Лондоне. Я не знаю твоего домашнего адреса, поэтому пишу тебе на работу.
Прошло уже много времени с тех пор, как ты гостил у нас. Я просматривал записи в книге гостей, и кажется мне, это было лет десять назад. Я понимаю, ты очень занятой человек. Но если у тебя будет хоть несколько свободных дней и ты вспомнишь о нас, приезжай к нам на север и погости в Бенхойле. К нам можно лететь или доехать поездом с Юстонского вокзала в Лондоне до Инвернесса, а я или Родди там тебя
Сообщи мне, что ты думаешь по этому поводу и когда тебе будет удобно навестить нас.
С нетерпением жду встречи стобой.
С наилучшими пожеланиями, любящий тебя
Неожиданное, как снег на голову, прибытие этого экстраординарного приглашения; совпадение по времени; то, что оно было написано всего за несколько дней до рокового сердечного приступа, — все это очень взволновало Джона. Он откинулся на спинку стула и прочитал письмо от начала до конца, сознательно ища некий внутренний смысл между тщательно прописанными и присущими только Джоку высокопарными словами и оборотами. Но не нашел ничего.
Кажется, это было десять лет назад.
Да, десять лет назад. Он вспомнил себя восемнадцатилетним, когда обучение в веллингтонской школе было позади, а впереди его ждали все радости Кембриджа. Тогда он провел в Бенхойле часть летних каникул вместе с отцом. С тех пор он там не бывал.
Наверное, он должен бы чувствовать себя виноватым, что так долго не приезжал в Бенхойл. Но за это время столько всего произошло в его жизни! Кембридж, потом Нью-Йорк, Гарвард, а каникулы — либо в Колорадо на ранчо с отцом, либо в Аспене, на лыжном курорте. А затем в его жизнь вошла Лайза, и тогда все свое свободное время и силы он стал тратить на то, чтобы наладить семейную жизнь. Всячески ублажать и развлекать Лайзу, требовавшую удовольствий и роскоши, для которой (его жена ни минуты не сомневалась) она была создана. Женитьба на Лайзе означала конец отдыху в Колорадо. Жизнь на ранчо казалась ей скучной, а для катания на лыжах Лайза была слишком хрупкой и слабой. Она обожала солнце, и они отправлялись на остров Антигуа, на Багамы или на острова Вест-Индии, где Джон скучал по горам и старался сохранить физическую форму, занимаясь подводным плаванием или парусным спортом.
После развода он с головой ушел в работу, так что у него не было времени даже выехать за город. Именно президент компании обратил на это внимание, сделал ему строгое внушение и перевел в лондонское отделение. Этот перевод, сказал он Джону, будет не только повышением по службе, но и жизненно важной для него переменой. Работа в Лондоне не такая напряженная, как в Нью-Йорке, конкуренция не столь ожесточенная, внешние условия и окружение поспокойнее.
«У тебя будет возможность съездить в Шотландию, навестить Джока и Родди», — сказал отец, когда Джон сообщил ему о переводе в Лондон. Однако в Бенхойл он так и не выбрался. Всегда возникало то одно, то другое. И теперь ему вдруг пришло в голову: ведь он виноват, что так туда и не съездил. Но, по правде говоря, дело было в том, что Бенхойл, несомненно, чудесное место, не казался Джону слишком уж привлекательным. Он вырос в сердце Скалистых гор, а холмы и лесистые долины Сазерленда были для него слишком мирными, домашними. Там тоже можно половить рыбу, но разве ее сравнить с рыбной ловлей в притоках могучей Анкомпагры, которая протекала по отцовской земле. В Бенхойле была ферма, но и она не шла ни в какое сравнение с бескрайними просторами ранчо, а охота на куропаток с ее правилами, горскими обычаями и традициями, «раз прицелился — стреляй», оставляла Джона совершенно равнодушным.
Даже когда он был еще мальчиком, все в нем восставало против убийства зверей и птиц; он никогда не охотился на оленя или лося вместе с другими мужчинами, и ему казалось, что вовсе необязательно делать это только потому, что ты в Шотландии и все от тебя ожидают, чтобы ты отказался от своих привычек и убеждений,
Он вздохнул и положил письмо, а затем вскрыл конверт, продолжая раздумывать о письме дяди Джока. Он вынул единственный листок и увидел старомодную шапку на фирменном бланке и дату:
«Маккензи, Лайт и Даджион, поверенные
Присяжные стряпчие
Трейд-лайн, 18
Инвернесс
Вторник, 11 февраля
Джону Данбиту, эсквайру
Варбург инвестмент корпорейшн
Ридженси-хаус Лондон
Дорогой мистер Данбит!
По делу: Джон Ретбон Данбит, усопший.
Должен сообщить Вам, что, согласно завещанию Вашего дяди, Джона Ретбона Данбита, Вы наследуете поместье Бенхойл в Сазерленде.
Предлагаю Вам при первой возможности приехать в Шотландию и встретиться со мной, чтобы обсудить практические меры по управлению означенной собственностью и о ее будущем.
Буду рад видеть Вас в любое время.
Искренне Ваш,
Когда мисс Риджуей вернулась в кабинет, держа в руках изящную чашку веджвудского фарфора с кофе, Джон неподвижно сидел за столом, опершись локтем на книгу для записей, подперев подбородок рукой.
— Вот ваш кофе, — сказала она.
Он взглянул на нее, и выражение его темных глаз было таким мрачным, что сердце ее дрогнуло, и она поспешила спросить, все ли в порядке и не случилось ли чего-нибудь.
Он ответил не сразу. Потом откинулся на спинку стула, уронив руку на колени, и сказал: «Да, случилось». И после долгой паузы, во время которой он не выказал никакого желания пролить свет на свой краткий ответ, она поставила чашку на стол и, закрыв дверь кабинета с присущим ей тактом, оставила его одного.
9. ЧЕТВЕРГ
По мере того как они продвигались на восток, поднимаясь по склону и все больше удаляясь от тихих морских заливов западной Шотландии, оставляя за собой фермы, поселки и запахи выброшенных на берег водорослей, пейзаж за окнами менялся с невероятной быстротой: свободная от машин дорога, петляя, уходила ввысь в бескрайние просторы безлюдной вересковой пустоши, которая могла бы показаться необитаемой, если бы не бродившие кое-где заблудшие овцы да парящий в небе стервятник.
День был холодный и пасмурный. Ветер неспешно гнал с востока серые клочья туч; время от времени в просветах между ними показывались бледно-голубая полоска неба и лучик неяркого зимнего солнца, что не только не скрашивало, но еще более подчеркивало унылость пейзажа.
Эта равнина с широкими полосами темного вереска и заплатами пожухлой травы простиралась во все стороны, насколько хватало глаз; то тут, то там виднелись зияющие торфяные выемки и мрачные глазницы болот. Затем стали попадаться островки снега, похожие на белые пятна на крупе пегой лошади, в основном в лощинах и канавах и на луговых угодьях, обнесенных низкими каменными оградами. Чем выше в горы уходила дорога, тем больше и выше становились наносы снега, а у самого края пустоши, то есть на самой высокой точке перевала, все вокруг было укрыто снегом толщиной в полфута и больше, и дорога под колесами «вольво» обледенела и грозила бедой.
Казалось, они очутились в Арктике или на Луне, и уж точно там, куда им и в голову не пришло бы поехать. И вдруг так же внезапно унылая и безлюдная вересковая пустошь оказалась позади. Они миновали водораздел, и дорога незаметно снова повела вниз. Вокруг были реки, водопады, рядами стояли лиственницы и ели, потом появились одинокие горные коттеджи, затем земледельческие фермы и, наконец, деревни. Теперь они ехали вдоль огромного озера мимо плотины крупной гидроэлектростанции через маленький городок, главная улица которого шла по берегу озера, мимо отеля и лодчонок, вытащенных на гальку. Появился указатель: «К Кригану».