Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– Ждите его пять лет, и тогда, он, может быть, вернется. Ваши заказы были подарком для Ренато?
– Да, но я не хочу, чтобы он знал об этом.
– Мой вам совет – тоже забыть об этом.
– А вы забудете о моем визите?
– Ладно. Если вы так желаете.
– Я прошу вас. Вы сделали бы мне большое одолжение, огромное одолжение.
– Да, Ренато, поищи их. Мне это кажется хорошей мыслью. Иди поищи их, чтобы ускорить дела. Руководствуйся всегда своим рассудком, мнением – в браке это должно преобладать. Плохо, если мужчина уступает женщине. Понимаю тебя, ведь я говорю с тобой как женщина. Но ты мой сын, Ренато, и я знаю,
– Но мама… – в голосе Ренато прозвучало отчуждение.
– Нас никто не слышит. Хочу быть с тобой совершенно откровенной. Ты знаешь, что никто тебя не любит больше, чем я. Никто!
– Айме меня любит.
– Конечно, сынок. Я хочу в это верить. Она тебя любит, отчего бы не любить. Она вполне довольна судьбой. Она любит тебя, но кроме того, должна уважать тебя, понимать свое предназначение, должна подчиняться тебе, ее первый долг – это доставлять тебе удовольствие. Восхитительная Айме кажется мне немного беспокойной, избалованной и чрезмерно изнеженной. Ее мать очень мягкая, а отец сначала отсутствовал, а потом умер. Старшая сестра, похоже, очень недовольна ею. Моника, несмотря на порывы, кажется человеком прекрасным, серьезным и прямым.
– Я всегда ее воспринимал такой, но теперь, ее нервы…
– А откуда такие нервы?
– Не знаю, мама. Иногда мне кажется, что ее болезни не существует, что это способ оправдаться, объяснить мрачное и враждебное состояние души ко всему миру или, по крайней мере, ко мне. Я не хотел тебе этого говорить, но раз ты хочешь понять лучше, знай: Моника перестала быть моей подругой с тех пор, как я начал общаться с Айме.
– А у нее уже были задатки монахини?
– Нет, ее религиозное призвание проявилось потом. Почему ты спросила?
– Просто так. Иногда воображение уносит далеко, но лучше этого не позволять. Так вот, завтра, Ренато, ты поедешь в Сен-Пьер и привезешь их. Ты можешь остаться там на несколько дней, нужно время, чтобы поторопились с бумагами, это, конечно, займет у тебя чуть больше времени. А когда ты вернешься, все будет готово. Я хочу, чтобы ты женился здесь, в нашей старой церкви, где крестили тебя, где провожали в последний путь твоего отца, откуда и меня проводишь в последний путь. Таков наш обычай. Я не очень любила эту землю. Но сейчас думаю, что это было плохо. Здесь моя жизнь, твоя, и здесь будет жизнь твоих детей. Хочу, чтобы ты дал мне много внуков! Хочу видеть, как они будут расти здоровыми и радостными в твоем Кампо Реаль, и чтобы красивая бабочка, твоя невеста, превратилась в сильную и спокойную женщину, о которой я мечтала для тебя. Люби ее, но не давай воли ее прихотям. Веди ее, делай на свой лад, лепи ей душу, чтобы она была твоей женой, а не красивой тиранкой, в которую грозит превратиться. Пусть она будет достойной твоей любви, и будет в Кампо Реаль, как королева.
– В Кампо Реаль?
– Конечно. А ты как думаешь?
– Айме мечтает жить в Сен-Пьере, я пообещал ей отремонтировать наш старый дом. Она такая молодая, такая веселая. Боюсь, она будет скучать в долине.
– Что за безумие? В тебе так мало уверенности, раз ты думаешь, что твоя жена заскучает с тобой. Не говори глупостей. Работы, которые я приказала сделать в левом крыле дома, будут закончены к тому времени, когда вы будете проводить свой медовый месяц. В Сен-Пьер она может поехать, когда вы будете отдыхать. Но здесь семейный очаг Д`Отремон, а это твои земли, и здесь должна жить женщина, которая выйдет за тебя замуж.
– Конечно, мама, я думаю так же, как и ты. Но тяжело начинать с ней спорить. Не думай, что мне не хватает твердости. Все то, что ты говоришь – было моей целью. Но я так ее люблю! Так сильно хочу видеть ее счастливой!
– Я это знаю. Но от этой слабости огромной любви я и хочу тебя уберечь. Можешь осыпать ее любовью, но потребуй от нее взаимности. А если ты в этом не уверен, тогда и не женись на ней.
– Да, мама. Я женюсь, и она будет какой ты хочешь, моей женой, подругой во всем. Я сделаю это, мама. Должен сделать, потому что не смог бы жить без нее, потому что люблю ее больше жизни, и как собственную жизнь, я буду ее защищать.
– Хуан, Хуан!
Плачем вырвалось имя из дрожащего горла Айме. Она была одна на песчаном берегу. Одна перед всегда беспокойным морем, омывающим берега Мартиники. Она была одна с бурей в душе, с беспощадными воспоминаниями, шепча:
«Ты никогда не вернешься; возможно, никогда не вернешься, а я, я…»
Она вернулась ко входу в пещеру, где был глубокий грот, полный песка, источавший запах селитры и йода. Тот грот был ложем ее бурной любви, который предоставил в часы безумия зеленый бархат водорослей и хрупкие занавески папоротников. Пошатываясь, она вошла туда. Ее колени подгибались, тело согнулось, а дрожащие руки закрыли лицо и дотронулись до другой соли: соли ее слез. Это было словно мучительное и жестокое прощание.
Издалека прозвучало имя Айме, будто зов из другого мира, крик разума, он достиг ушей возлюбленной Хуана, пробуждая в ней эгоизм, гордость, страстное желание побеждать, жажду роскоши и удовольствий:
– Айме! Айме!
Айме подняла голову, вспомнив о сестре, и горделиво выпрямилась. Она не хотела, чтобы ее увидели униженной и побежденной, плачущей над ушедшей любовью. Айме не ответила, но Моника уже приближалась. Она видела дорогу, высеченную от пика до крутого каменного склона, и спустилась по ней до песчаного берега, жадным взглядом больших глаз отыскивая вход в пещеру, и подбежала к ней, словно подталкиваемая предчувствием.
– Айме, что с тобой? Ты не слышала меня? Почему не ответила? Что с тобой?
– Ничего. Мне надоело, что ты меня постоянно преследуешь!
– Ты даже не заслуживаешь того, что я делаю. Поднимайся, иди. Ренато ждет в доме. Все, что ты решила, ты скажешь ему.
Вздрогнув от неожиданности, Айме вскочила. Она почувствовала себя так, словно Ренато застал ее в этом святилище любви Хуана, как будто эта ревнивая соперница, родная ей по крови, способна угадывать ее мысли. Нет, она не потеряет Ренато. Не потеряет всего, после жестокого удара потери Хуана, а вот Моника, готовая вырвать у нее Ренато, решившая бороться неизвестным оружием. Моника, в чьих глазах горела огромная сила любви и воли. Но уверенная Айме была хитрее и быстрее, и с трудом успокоившись, спросила:
– Что, Ренато в доме?
– Он приехал, чтобы решить все для свадьбы, но ты обещала, что сделаешь проверку на совесть.
– О, оставь меня!
Айме уже прошла взморье, карабкалась по дорожке, открытой меж скал, а Моника смотрела, как удалялась Айме, словно какая-то странная сила удерживала ее под неровной природной аркой у входа в пещеру. Ее глаза с удивлением пробежали по ней. Пошатываясь, она проникла в грот. Никогда она не подумала бы, что природа могла предоставить человеку такой естественный просторный зал, и вихрем в ее мыслях пронесся образ Хуана Дьявола. Она вспомнила обветренное лицо, презрительную улыбку, гордые глаза, облик одновременно притягательный, естественный и дикий, как эта пещера. Она уже угадывала, но отвергла эту пронзительную недобрую мысль и, перекрестившись, вышла следом за Айме.