Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– Меня заботит спокойствие этого дома. Хуан молодой и страстный; возможно, безнравственный, с независимым нравом, боюсь даже, плохо воспитанный. Его присутствие в гостиной доньи Софии…
– Ей незачем часто встречаться с ним. Как управляющий он может построить себе маленький дом в любом месте усадьбы. Там он может жить и делать, что пожелает.
– Мне это кажется замечательной мыслью, – заговорила Айме, полностью успокоившись, со странной вспышкой в агатовых зрачках, и, казалось, она бросала вызов удивленному взгляду мужчин, владея создавшимся положением со светской непринужденностью. – Так можно
Нотариус чуть отошел от молодой пары, пытаясь успокоиться, проникнуть до конца в этот всколыхнувшийся водоворот. Он заметил, как Айме улыбнулась Ренато, оперлась о его руку, чтобы тот ощутил горячее и нежное давление пальцев, и посмотрела ему в лицо тем напряженным и горячим взглядом, влияние которого хорошо знала, и притворно прошептала:
– Прости, Ренато, иногда я резкая, нетерпеливая и невоспитанная. Это мой характер, возможно, не зря многие считают, что меня избаловали. Прости меня. Я знаю, что иногда невыносима. Но это только на миг, мой Ренато. Это как порыв, не знаю, что-то вроде нервного срыва. Естественно, в такую минуту нельзя считаться с моими словами, потому что это неправда. Я произвожу ужасное впечатление, прекрасно понимаю, как будто ненавижу то, что больше всего люблю. Знаю, ты поймешь и простишь, правда?
– Может быть, я тоже должен попросить у тебя прощения, – мягко извинился Ренато, хотя еще сомневался: – Я грубо и сурово с тобой обращался. Но ты говорила такие неприятные и странные вещи. Говорила, что ненавидишь мое имя, дом, которые тоже твои, потому что я дал их тебе от всей души и сердца. Я ощутил что-то пугающее, Айме. Ужасное чувство, что ты способна солгать и обмануть, будто в жизни все ложь. У меня было ужасное ощущение, что ты никогда не любила меня!
– Что за безумная мысль, Ренато! – возразила Айме с притворной нежностью. – Я прошу тебя на коленях забыть мои слова. Не требуй объяснений, почему я сказала их. Я сама не знаю, и даже не смогла бы их повторить. Я забыла их и важно, чтобы ты тоже забыл их. Умоляю! Потому что я люблю тебя, обожаю, Ренато.
Она бросилась в объятия Ренато, который стиснул ее жадно, с дрожью, в которой сквозило смятение и сомнение. И закрыв глаза и опершись о его грудь, Айме думала о других глазах, руках, широкой и сильной груди, мечтала, что она снова в объятиях Хуана Дьявола.
24.
Под деревьями Хуан чуть не столкнулся с Моникой, и словно очнулся, вернувшись от кошмарного водоворота к реальности. Выражение его лица было столь ужасным, что Моника вздрогнула, будто заглянула в бездну.
– Хуан, что случилось?
– Пока еще ничего не случилось, Святая Моника. Успокойтесь, – еле сдерживаясь, посоветовал Хуан.
– Я совершенно спокойна, но видели бы вы свое лицо…
– А что с моим лицом? Оно не такое красивое и привлекательное, как у Ренато, да?
– Почему вы всегда говорите так отвратительно? Вы все усложняете, Хуан Бога.
– Почему не смените это глупое прозвище?
–
– Правда? И что заставляет вас так думать?
– Неужели мало истории с Колибри? Этот ребенок вас обожает, Хуан. Он сказал, что вы самый добрый человек на свете.
– Да что он знает? – возразил Хуан с горьким смехом.
– Что с вами происходит? Почему вы так смеетесь?
– Такова моя манера. Я смеюсь над вами и всеми благоразумными, как смеется дьявол. Какое чудесное лицемерие! Вы хотите лишь скрыть, утаить, похоронить вашу тоску, обернуть язвы тряпкой.
– Хуан, ради Бога, – возражала Моника. – Вы…!
– Я что? Заканчивайте. Будьте откровенной. Оскорбите меня, если желаете. Вы складываете руки, смотрите на меня глазами ягненка и говорите, что я не так плох, и в то же время хотите, чтобы его луч меня поразил. Что ж, признайтесь в этом открыто и успокоимся.
– Я никому не желаю дурного. А вам тем более.
– А это почему? Потому что вам приказывает ваша христианская мораль? Великолепно!
– Великолепно, да, хоть вы и насмехаетесь. Потому что нет слов более благородных, чем слова Иисуса: «Возлюбите врагов ваших, благословляйте тех, кто вас преследует и плохо обращается с вами, молите Бога за тех, кто вас истязает».
– Волшебно! – попытался рассмеяться взбешенный Хуан. – Я не думал смеяться, Святая Моника, но у вас дар раззадоривать. «Возлюбите ваших врагов…» а как общество применяет сие правило? Кто так поступает? Ах, да, несравненный Ренато!
– Я запрещаю вам смеяться над ним!
– Черт побери! И так решительно! Почему вы так его защищаете? Я уже вас спрашивал несколько раз, но вы не соизволили ответить. Почему Святая Моника? Или есть тоже предписание христианской морали, которое велит отдавать жизнь за своего зятя?
– Хватит! Вы негодяй, варвар!
– Как просто вы меняете мнение! Самый добрый человек на свете теперь вдруг стал негодяем, дикарем, варваром, животным, демоном. Хуан Дьявол. Это мне нравится слышать. Повторите много раз, потому что я порой забываю это имя, а я не хочу забывать. Помогите мне вашей ненавистью, презрением. Они мне нужны как отвлекающее средство, как каленое железо, которое прикладывают к ядовитому укусу змеи.
– Чего вы тогда хотите? – отчаялась Моника, явно сбитая с толку. – Что вы собираетесь делать? Вы еще думаете осуществить подлость, о которой говорили?
– Увезти Айме? Сообщаю вам, что только этого она желает.
– Неправда, вы лжете!
– Идите спросите сестру, хотя вряд ли она признается. Она скажет, что я ее преследую, угрожаю, а не то, что теперь вымаливает то, что отвергла, что в конце концов предпочитает Хуана Дьявола!
– Она не может чувствовать и говорить такое! Иначе она подлая, презренная!
– Как я сам. Повторите еще раз, что презираете ее за любовь ко мне. Презирайте, продолжайте презирать ее всей душой, потому что она любит меня и хочет быть со мной, а не с кабальеро Д'Отремоном. Она предательница, тщеславная и порочная, но женщина из плоти и крови, а не из небесного теста, как вы. Вы безгрешная и недотрога; но при всей чистоте, боюсь, вы смотрите туда, куда нельзя, куда не позволяет ваша христианская мораль.