Димитрий
Шрифт:
Годунов трепетно относился к здоровью. Шуйский опередил его, кликнув доктора. Борис приказал остановить обоз. Из кареты Борис не вышел без помощи. Шуйский и врачи снесли его на расстеленную поверх робкой травы перину. Закатали парчовый рукав, пустили кровь. Мутно-черная, вязкая она бежала в лоток.
Углич должен был добить Годунова. Борис с кажущейся твердостью смотрел в разверстый гроб, на рыжего бледного отрока, иссеченного серой сеткой смерти. На сдвинутое жемчужное ожерелье, поверх золотого крестика и оберега, и разъеденного тлением ножевого пореза. От неловкого движения Спасских священников рука мертвеца взмахнула воздух. Скрюченная желтая кисть не распрямилась. Блеснул ужасный стекловидный загнувшийся ноготь большого пальца. Зажатые орешки рассыпались. Они падали на каменный
Не «кровавые мальчики» стояли у Годунова в глазах, когда он ехал назад после тайной поездки, - страшное вопиющее недоумение. Оно пострашнее больной совести. Чего нужно этому гиблому народу. Будешь и распят по любви к нему, не поймут, не примут. Как не был он ласков, да все не тот. Не гож. Кому не завидуют сии сволочи? Под кого не копают? Зря он кормил чертей! Подыхали бы с голоду. Не надо было посылать и оздоровительных команд. Пусть бродили бы средь смердящих вспухнувших трупов. Не достойны сие поданные ни ума его, ни самоотдачи. Природного царя им подавай! Кто был их Рюрик? Какой-нибудь варяжский бродяга! И в семь по семеро разбавили они его кровь печенеговщиной, татарщиной. О нравах и говорить нечего: брат на брата, сын на отца, племянник на дядю. Слепили, душили, проклинали. Все десять заповедей Борис заткнул бы в рот этим москвичам и киевлянинам природным!
Борис умер на пятьдесят четвертом году жизни. 13 апреля в первый час утра, то есть после рассвета, он судил да рядил с боярами в Думе. Потом обедал, принимая посланников в Золотой палате. Встав из-за стола, почувствовал тошноту. Кровь хлынула из носа, ушей и рта. Врачи кровопусканием спешили снизить давление сосудов и не поспели.
Умирая, Борис передал царство сыну Феодору. Причастился тайн, принял схиму под именем Боголепа и отбыл в мир ожидания Пришествия и Суда.
Дрожащий юноша глядел на уходящего отца и думал, чего ему с сим непокорным царством делать. Феодора учили, готовили. Только он не ведал самого главного – крючочков, петелек, пружин, исключительно наитием постигаемого аромата устройства русской жизни.
Многие злорадствовали смерти Бориса. Среди других – Романовы. Как помним, Иоанн на смертном одре приставил к неразумному сыну Феодору пентархию: Ивана Мстиславского, Петра Шуйского, Богдана Бельского, Никиту Романова и Бориса Годунова. Придворная борьба поедала слабых. К 1601 году, кроме сосланного Бельского, все соперники Годунова были в гробах. Никита Романов оставил пятерых сыновей: Федора, Александра, Михаила, Ивана и Василия, в последний час жизни умолив Годунова быть им вместо отца. Борис некоторое время отцом им и был. Старшие – Федор и Александр получили боярство, Михаил – сан окольничего. Иван Иванович Годунов женился на родной сестре пятерых братьев – Ирине, что тоже было повышение. Но вот целовальники Разбойного приказа по доносу одного из слуг боярина князя Федора Шестунова, сопровождавшего хозяина на противоправительственные сборища, проводят обыск и изымают из кладовой Александра Никитича Романова некие корешки, имевшие целью наговорами или добавленным в пищу раствором избыть венценосца. Неизбежной опале подвергаются другие Романовы и входившие в их круг князья Черкасские, Шестуновы, Репнины, Карповы. Все ездоки друг другу на сборища.
Под пытками и без челядь многогласно подтверждает вину господ. Боярский суд передает старшего из Романовых - Федора Никитича, волей-неволей постриженного Филаретом, под юрисдикцию церкви. Нового схимника отправляют в Сийскую Антониеву обитель. Разлученная супруга, Ксения Ивановна, стрижется Марфой и едет в заонежский погост. Дворянка Шестова, теща Федора, тоже стрижется. Ссылается в Чебоксары в Никольский девичий монастырь. Александр Никитич, не имевший духовного расположения, сослан по мирской части, в Усолье-Луду у Белого моря. Михаил Никитич отправлен в Ныробскую волость Великой Перми. Иван Никитич – в Пелым к ссыльным угличанам. Василий Никитич – в Яренск. Зятя Романовых князя Бориса Черкасского с женой и детьми
Как часто, будущей элите приходится подниматься от тюрем и ссылок. В церковном заточении позже патриарх Филарет, пока инок, вопрошаем стражем о властях. Филарет с неосторожной смелостью признает: нет светлых голов на Московии, разве – тоже опальный Богдан Бельский. Пристав передает сии слова по цепочке до царя. А тому уже ведомо изречение и Василия Романова:
– Истинная добродетель не знает тщеславия.
Борис проявляет сострадание. Недужный Василий переведен в Пелым к тоже нездоровому брату Ивану. Апоплексический удар лишил Ивана подвижности в половине тела. Дошедшие приказные бумаги показывают, что братья жили скромно, не нуждаясь: ежедневно каждый имел на обед два-три блюда из мяса, рыбы; к столу подавался белый хлеб. У надсмотрщика было 90 серебряных рублей на кармане для дополнительных расходов. Зять Романовых – кравчий Иван Иванович Годунов ходатайствовал за затворников. Они страдали лишенные обстоятельств прежней лучшей жизни, томились, вырванные из привычной столичной среды.
Из двоих больных Василий скончался первым. Его не стало в середине февраля 1602 года.
Александр и Михайло Романовы ненадолго пережили Василия. Александра схоронили в Луде, Михайла – в семи верстах от Чердыня, близ села Ныроба. На могиле Михайла принялись два кедра. В Ныробской же церкви долго показывали тяжкие оковы страдальца. Еще при Алексее Михайловиче бывшие ныробские дети, тогда уже старцы, вспоминали, как играли незлобивому узнику на свирелях, приносили и подавали в щели узилища еду и питие.
Наказание Романовых продолжалось меньше года, и вот из пятерых братьев трое не выдержали. В марте 1602 года Борис указывает Ивану Романову ехать служить в Уфу. Оттуда он скоро переводится в Нижний Новгород, наконец, вместе с племянником князем Иваном Черкасским, в Москву. Сицкие прощены и отправлены воеводствовать в Низовские городки. Княгине Марфе Никитичне Черкасской, овдовевшей на Белоозере, предписано проживать с невесткою, сестрою и детьми Федора Никитича (Филарета) в родовой отчине – в Юрьевском уезде, в селе Клин. Именно в Клину семилетний отрок Михаил Федорович Романов и услышал в апреле 1605 года приглушенную отраду разговора взрослых, от проезжего человека прознавших кончину Годунова.
Более непосредственным и независимым характером обладал Филарет. Ревностный в церковной службе он и по значительному денежному вкладу в монастырь и по знатности рода способен был легко делать карьеру. Монах – иеромонах – архимандрит, он отбросил посох и заплясал, узнав о смерти своего, братьев с друзьями и семьями мучителя. Слезы благодарности каре Всевышнего струились по седеющей бороде и усам. Филарет мял присланную из Московского патриархата грамоту о молении за беспорочную и праведную душу новопреставленного царя и прикидывал, думал.
Коли угрожающий Москве Димитрий – лжец, а Борис мертв, щенок его не в счет, Мстиславский в отказе, следующим царем быть Василию Шуйскому. Тому два царя запрещали жениться, краткий брак с Репниной не дал приплода. Значит, случись, что с Шуйским, а время стояло, ой, какое! – всходить новым царем Михаилу Федоровичу Романову. Михаил отставал в развитии, был прост и глуп, подобно Феодор у Иоанновичу. Только России к дуракам во власти не привыкать. Судьба улыбалась Филарету повторить советчика Годунова при сыне Михаиле. Один научал дурака Феодора, он – родную кровь. Последнее благороднее. Без грязи выдачи сестры за идиота. Без шитых белыми нитками ухищрений нарекать младенцев то Феодором, то Феодосией, других смешных. Недостойных государя подлостей.