Димитрий
Шрифт:
Димитрий и стал ее третьим принцем.
2
В январе 1604 года швед Тирфельд, комендант Нарвы, написал абовскому градоначальнику, что задержан какой-то казак, проезжавший с прельстительным письмом от претендента в Московию. Комендант немедленно отправил собственного гонца с письмом к абовскому градоначальнику. Гонец поехал через русские земли. Чем-то он показался подозрительным, был задержан и обыскан в Ивангороде. Шведскую депешу переслали в Кремль. Борис получил первое сообщение о собиравшихся тучах. Ему еще везло: был отравлен лишь последний год двадцатилетнего правленья.
Почти одновременно пришли подметные грамоты Димитрия и от украинских воевод. Скоро на Волге казаки разбили окольничего Семена Никитича Годунова. Схваченных стрельцов разбойники отправили в Москву с наказом: «Объявите Борису: грядем с царевичем Димитрием!»
Решительный в осторожности Борис недолго медлил. Вместе с патриархом Иовом и семьею под предлогом молебна поехал в Новодевичий монастырь, где жила Мария Нагая, по пострижении принявшая имя Марфы. Настоятельница с инокинями встречали Иова во дворе. Все получали благословение. Мария Нагая из-под монашеского плата сверкала глазами на царя, скрывая удовлетворение намоленной мести. Сорокалетняя женщина, униженная многократным предложением царственному развратнику, так ценила она покойного Иоанна, против охоты притороченная к пяльцам и ничегонеделанью, радовалась, что над улыбчивым Годуновым нависла беда. Борису на руку ее несчастья, следовательно, он и повинен в них. Несчастьями же Нагая считала рассеивание мечтаний занять положение царицы-матери при правящем сыне, слалом с золотой виртуальной горы в столичную комфортабельную иноческую пещеру.
Борис колебался, отослать ли сына. В последнее время он часто ощущал приливы к голове, тяжелую боль слева, где сердце. Царство предстояло передать второму члену новой династии. Выходит, при нем должен быть разоблачен закружившийся на окраинах обманщик. Феодор же непростительно прост и юн.
В келье заговорили с насмешкою. Вот объявился самозванец. Не слыхала ли мать?.. Ну, не наглый ли враль?! Толпы видали Димитрия в гробу. К сдержанному возмущению Бориса, растекшегося по лавке в расстегнутой бархатной епанче, к потрясенному воплем порока Иову, превшему под зимним драпом, добавилось фырканье царицы Марии Скуратовой. Что означает медлительность Марфы (Марии) Нагой? Отчего не с покорной готовностью она подтверждает очевидное: сын – мертв. Лицо Бориса налилось кровью, губы помертвели, острые скулы вылезли, затопорщившись скудным седым волосом.
– Жив твой сын или нет? – глупый вопрос мудрого человека. Это можно было вопросить у стен. Мария знала, сколько и они, но, колеблясь, мстительным умом, отвечала:
– Не знаю.
Едва не подпрыгнув, Борис закашлялся. Немедля выслал из кельи сына и дочь. Уходя, Ксения приметила давно невиданное отцово неистовство. Мать не сдерживала себя. Она схватила со стола горевшую свечу и поднесла к лицу Нагой, будто желала сжечь вместе с вопиющей неправдой. Ее отец, Малюта, умел! Из груди Нагой изошел скрипящий звук, как хлопнули дверью угличского склепа:
– Мне говорили, что сына моего тайно увезли без моего ведома. Те, что так говорили, давно умерли.
– Акстись! – ударил посохом о каменный пол патриарх.
Марфа перекрестилась на красный угол. В следующее мгновение горящая свеча обрушилась Марфе на плат. Обтрушенная распущенной ниткой ткань вспыхнула. Марфа сорвала горящий плат. Царица с яростью кошки вцепилась Нагой в волосы. Ей-то не ведать подлое властолюбие выводка Нагих! Царь схватил жену, отволок от поваленной визжащей, как резанная Нагой. Патриарх встал:
– Перед Господом ответишь за клятвопреступление!
– Марфа еще и на земле ответит, - холодно процедил Борис. Он вызвал стражу, велев отвезти Нагую в застенок. Стеречь особо. Ничего, окромя воды и хлеба не давать.
Сникшую Нагую взяли под локотки, приказание выполнялось, однако царское семейство и высшая церковная власть выглядели подавленными сверх меры.
Архивариусы сходятся: Бориса успокоило донесение от бывших в лагере самозванца лазутчиков, будто видали разъезжающего на буланом коне начальствующего Григория Отрепьева.
Царь и патриарх Иов знали расстригу. История того такова. Юрий Отрепьев, потеряв в молодечестве отца Богдана-Якова, стрелецкого сотника, зарезанного в Москве пьяным литвином, прибился к дому Романовых. Служил и у князя Черкасского. Выучился грамоте. Вятский игумен Трифон посвятил его в монахи под именем Григория. Отрепьев монашествовал перехоже, послушествовал в Суздале в обители Св. Евфимия, в Галицкой Иоанна Предтечи. В московском Чудовском монастыре расторопного юношу, служившего при деде, тоже иноке, приметил патриарх. Посвятил в дьяконы, взял для книжного дела. Григорий умел не только красивым почерком списывать каноны, но и сочинять оные лучше старых фолиантистов. Иов любил Отрепьева, и Григорий часто бывал с ним как во дворце Бориса, так и знатных домах. Судьба царевича Димитрия алчно интересовала его. Любые обстоятельства пытливых допросов он записывал на особой хартии, возимой всегда в кармане рясы.
Слышали, и как Отрепьев однажды сказал чудовским монахам: «Быть мне царем в Москве!» Пьяные монахи за трапезой смеялись ему на то в лицо, другие пинали взашей, третьи доносили: «Недостойный инок Григорий желает стать сосудом диавольским». Добродушный патриарх не уважил митрополитова известа, сам царь велел казенному дьяку Смирнову-Васильеву отправить безумца в Соловки или Белозерские пустыни до душевного излечения. Выполнение царского наказа Смирнов переложил на дьяка Евфимьева. Тот, будучи свойственником Отрепьева, дал ему вместе с двумя тоже бывшими на порицании чудовскими иноками священником Варлаамом и крылошанином Мисаилом Повалиным.
Троица успешно достигла Новгорода Северского, где архимандрит Спасский принял их со всей услужливостью. Бродяги представились эмиссарами патриарха. Слуга архимандрита с лошадьми сопровождал беглецов до Киева. Спасскому архимандриту принесли из келии записку, оставленную Григорием: «Я – царевич Димитрий, сын Иоаннов, не забуду здешней ласки, когда сяду на престол отца моего».
Самозванец стремился к польской границе, но не прямой дорогою, где стояли посты, а мимо Стародуба к Луевым полям. Новый спутник монах Днепрова монастыря вел его с провожатыми через темные леса и дебри. Близ литовского селения Слободки предатели покинули Россию, на что воздали горячую коленопреклоненную признательность способствовавшему Небу.
В Киеве Григорий поселился в Печорском монастыре, и благодаря живости ума и предприимчивого нрава споро добился расположения польского воеводы князя Василия Константиновича Острожского. Отрепьев служил дьяконом и в Никольском, и в Дермане. Сойдясь единомыслием с баптистами, провозглашал примат Евангелия над Заветом Ветхим. Стоя за строгость буквы, баптисты своеобычностью толкнули дьяка искать в вероисповедании сугубую мирскую прибыль. Отрепьев сдружился с иноком Крыпецкого монастыря Леонидом. Отчаянный замысел был поделен: Леонид назвался Отрепьевым, Григорий – чудесно спасшимся Димитрием. Священники сошлись: в это надо верить, как в Христово воскресение. Два чуда рядом: небесное и земное.