Дипломат
Шрифт:
– А вы чего, собственно, ждали? – спросила Кэтрин Клайв. – Сами вы всегда смеялись над теми, кто возлагал большие надежды на какое бы то ни было английское правительство. А теперь хотите, чтобы оно так, ни за что, ни про что, подарило чехам несколько миллионов фунтов. Разве чехи для него лучше других?
– Да наплевать мне на чехов! – заорал Асквит.
– Так из-за чего же вы расстраиваетесь?
– Кэти, вы так же глупы, как и все. Если вы не понимаете, до чего гнусно быть в этих делах орудием лейбористского правительства, значит и вы безнадежны.
– А почему бы вам не послать Лондон к чорту? – спросил Эссекс.
– Вот именно, почему? – повторил Асквит.
Остальные не нашли, что сказать.
Асквит обернулся к Мак-Грегору.
–
– О чем он говорит? – спросил Эссекс у Кэтрин.
– Вам этого не понять, – сказал Асквит. – Мак-Грегор, при первой возможности уйдите от этого человека. Слышите?
Мак-Грегору стало неловко, но он ответил: – Слышу.
– Вот приедете в Иран и сейчас же уходите от него.
– А дальше что мне делать? – спросил Мак-Грегор.
– А я почем знаю! Ступайте в горы и живите там. Или бурите скважины. Но от него вы должны уйти. И вы тоже, Кэти. Уезжайте отсюда. Отправляйтесь с Мак-Грегором в Иран и присмотрите, чтобы он ушел от Эссекса. Уберите его с этой дороги. И выслушайте меня, Кэти…
– Я слушаю вас.
– Вы тщеславны и слепы, у вас нехватает ума понять, что с вами происходит. Вам кажется, будто вы знаете, куда вас ведет этот мир, в котором вы живете. Вздор! Ничего вы не знаете. Вы довольны собой, потому что смогли сказать мне: «Чего вы ждали?» Но погодите радоваться. Я знаю, чего можно ожидать от правительства, и все-таки я не могу спокойно смотреть на эти дела. Вы хотите, чтобы я смеялся, видя такой политический цинизм? Но разве мне может быть смешно от того, что в каждом шаге, который мне предписывается, я угадываю подвох? Разве мне может быть смешно от того, что я знаю и понимаю это? Тщеславная вы дурочка. Я знаю все, а вы ничего не знаете. Может быть, рассказать вам, что мы сейчас замышляем в Польше, в Румынии, в Венгрии или даже в Германии? А может быть, вы и сами все это знаете? Может быть, опять скажете мне: «Чего вы ждали?» Не будьте глупей, чем вы есть, Кэти. Я знаю, что в наше время интриг и всяческих подлостей хорошего ждать не приходится. В нас самих нет ничего хорошего. И не будет до тех пор, пока задиристые девицы, вроде вас, будут умничать, а способные молодые люди, вроде Мак-Грегора, – сидеть около вас сложа руки и ждать, когда ваши прогнозы сбудутся. На вас надежда плоха. А раз на вас надежда плоха, значит нам надеяться не на что. Неужели вы не видите вокруг ничего поважнее собственной персоны? Неужели не замечаете, что творится под самым вашим носом? Неужели? Я знаю, вы не можете ответить на это, потому что ваши привычки, ваша мораль, самое ваше существование определяются тем убогим тесным мирком, в котором вы живете. Да, конечно, вы бунтуете. Но ваш жалкий, слабенький бунт – только потеря времени. Поезжайте домой, в Англию, постарайтесь увидеть настоящую причину вашего недовольства. Осмотритесь кругом, взгляните, что происходит в мире, и пусть то, что вы увидите и поймете, определит вашу дальнейшую жизнь. Ведь пока вы оба тут сидите и пустословите, Англия становится нацией недобросовестных торгашей и приказчиков. Прежнее ханжество было достаточно скверно, но ведь это почти идеал честности по сравнению с тем, что сейчас считается в порядке вещей. Наши уважаемые руководители – люди, опирающиеся на народ, предают этот народ самым беззастенчивым образом. И виноваты в этом вы, но ни у кого из вас нехватает ума, чтобы понять, что это и есть самое важное. Вы впутываетесь в эту пустяковую затею Гарольда и мните себя разумными людьми со страстями и добродетелями и чувством долга. Жалкие вы ничтожества, вы только тратите время попусту. Убирайтесь отсюда. Оставьте меня. Сложите свои бесполезные руки, или вертите пальцами, как Мелби, или бросьтесь под трамвай, пусть вам размозжит головы и отрежет ноги и руки. Все равно, от вас никакого проку. Голова дана человеку, чтобы думать, а руки – чтобы действовать,
Асквит встал и надвинулся на них; в лице его не было ни кровинки, глаза смотрели гневно, не видя.
Джейн Асквит взяла у него бокал и мягко сказала: – Вот, я так и знала, что этим кончится. Ты совсем расклеился, Джон. По-моему, ты просто спишь стоя. Поди-ка лучше ляг в постель.
Асквит не стал сопротивляться; он только презрительно фыркнул, не то по собственному адресу, не то по адресу собеседников, и вышел за женой, не говоря ни слова, не оглядываясь и не прощаясь. Видно было, что собеседники уже перестали существовать для него. Он просто от них ушел, и пес Водка, встав с полу, поплелся за ним.
– Бедный Джон, – сказал Эссекс. – Его собственный коктейль ударил ему в голову.
Кэтрин и Мак-Грегор молчали.
Джейн Асквит вернулась в комнату. – Ничего, все в порядке, – сказала она спокойно. – Он весь день был в дороге, и, кроме того, он не привык так много пить. Вот его и разобрало. Придется теперь немножко посидеть с ним.
Кэтрин поднялась с тахты.
– Выспится, и все пройдет, – сказала она.
– Вы уж извините, – обратилась Джейн Асквит ко всем троим.
– Что ж, дело житейское, – намеренно весело сказал Эссекс.
Мак-Грегору тоже хотелось непринужденно пошутить на эту тему, но он промолчал.
– Спокойной ночи, Джейн, – поспешно сказала Кэтрин.
– Да, Джейн, спокойной ночи. – Эссекс наклонился и расцеловал Джейн Асквит в обе щеки. – Передайте Джону от меня привет, когда он проснется. До скорой встречи, и на этот раз, я надеюсь, дома. Пора уже ему возвращаться в Англию. Всего лучшего, дорогая. Очень рад был увидеться с вами.
– До свидания, Гарольд, – ответила она. – Я передам Джону. Безобразие – так распускать себя. – Джейн Асквит протянула было руку Мак-Грегору, но передумала и, подавшись вперед, легонько поцеловала его в щеку, словно Мак-Грегор заслужил это своим опечаленным видом. А у Мак-Грегора действительно остался неприятный осадок после вспышки Асквита.
– Это у него нечаянно вышло так резко, – сказала Джейн Асквит Мак-Грегору и улыбнулась. – Он вас очень любит. Он очень любит вас всех и очень огорчится, когда вспомнит, что он тут наговорил.
– Нет, – сказал Мак-Грегор, стараясь улыбнуться. – Я Думаю, он будет доволен. – Хоть это нужно было из себя выжать.
Он вышел вслед за остальными, и с минуту они все трое молча стояли на снегу, не желая думать ни о себе, ни об Асквите, ни о завтрашнем отъезде. Казалось, этот отъезд ничего не решает. Отношения между ними тремя не определились окончательно, и у каждого оставались какие-то сомнения. Но Кэтрин несколькими словами сразу внесла ясность во все.
– Ну, будьте здоровы оба, – сказала она. – Очень рада была с вами обоими познакомиться. – Она соединяла их вместе и разделывалась с ними заодно.
Это так подчеркивало ее равнодушие, что в Мак-Грегоре снова вспыхнула злость. К удивлению своему, он обнаружил, что надеялся увидеть Кэтрин не столь безразличной, не столь безжалостно ставящей точки над «и». Ему хотелось, чтобы она все исправила на прощание, как будто одним словом или одним движением можно было это сделать. Но она могла хотя бы подать ему надежду на будущее, на встречу в Лондоне, например. Впрочем, тогда сама Кэтрин должна была быть другой. У этой Кэтрин с Мак-Грегором все было кончено. Перемирие, навязанное им Асквитами, было всего лишь внешней уступкой с ее стороны. Но в Мак-Грегоре эти минуты взаимной терпимости возродили надежду – почти помимо его воли, но все-таки возродили. Сидя у Асквитов, он все время не сводил глаз с Кэтрин, повторяя себе, что, быть может, видит ее последний раз в жизни. И от одной этой мысли его гнев проходил. Но вот она его снова оттолкнула. Это небрежное прощание делало разлуку окончательной и бесповоротной.