Дипломат

Олдридж Джеймс

– Еще бы! – Асквит появился из кухни с ведерком льда. Он поставил его на пол, пододвинул себе стул и уселся смешивать коктейль. Делал он это очень просто: наливал прямо в ведро со льдом одного, другого, мешал суповой ложкой и потом разливал в бокалы. Эссексу он налил порцию побольше и при этом заметил: – На Гарольда всегда производит впечатление тот, кто выдержанней его самого. Он этого не может перенести, особенно в иностранце.

Эссекс оставил без ответа замечание Асквита, отнеся его за счет адской смеси в ведерке. Насмешки Асквита были не лучше, чем

ирония Кэтрин. Но все же промолчать совсем он не мог.

– Да, – сказал он. – Это, безусловно, человек большой выдержки. Но я убежден, что он может быть беспощаден, когда требуется. Вам тоже так показалось, Мак-Грегор?

Но Мак-Грегор сказал, что ему ничего такого не показалось.

– А, глупости, – сказал Асквит Мак-Грегору. – Что значит беспощаден? Он должен быть беспощаден. Если бы он в свое время не обошелся с врагами так же круто, как они обходились с ним, России бы теперь не существовало. Чистка, например, – ведь это же необходимейшая мера. Мы, англичане, никогда не добьемся у себя толку, если не позаимствуем этот пример. А если в войне немцам от Сталина не поздоровилось, так это потому, что он не склонен рассматривать войну как джентльменскую забаву. Сталин слишком цивилизованный человек для таких воззрений, и, как всякий цивилизованный человек, он, естественно, беспощаден в бою.

Разговор о Сталине продолжался; у каждого из присутствующих было свое определенное и отличное от других мнение. Разгорелась настоящая дискуссия, в которой все четверо принимали равное участие. Голоса, под воздействием асквитовской смеси, становились все громче, так что даже спаньель, спасаясь от шума, соскочил с тахты и укрылся под стулом Джейн Асквит, положив морду на пол у ее ног. Джейн слушала молча, пока страсти не разгорелись слишком сильно. Тогда она мягко попеняла мужу за то, что он затеял весь этот спор, а затем, обратись к Мак-Грегору, спросила, много ли у него друзей в Тегеране.

Эта неожиданная перемена темы подействовала отрезвляюще, во всяком случае на Мак-Грегора.

– Да нет, – сказал он. – Не очень много.

– Но среди ваших друзей, вероятно, много иранцев?

В пылу спора Мак-Грегор стал разговорчивее.

– В школе у меня почти все товарищи были иранцы, – сказал он.

– Вы разве в иранской школе учились?

Он кивнул. – Мой отец не хотел отдавать меня ни в английскую, ни во французскую школу.

– Значит, из иностранцев, живущих в Тегеране, вы никого не знаете?

– Мы довольно долго жили по соседству с одной русской семьей, – сказал он. – Но теперь эта семья, кажется, вернулась в Россию.

Остальным спорщикам пришлось замолчать на это время, чтобы не перебивать Джейн Асквит. Джон нетерпеливо насвистывал себе под нос, потом принялся звать спаньеля но пес не желал вылезать из-под стула Джейн.

– А вы, Гарольд, когда-нибудь бывали в Иране? – продолжала Джейн Асквит.

Эссекс покачал головой: – Нет, это для меня край неведомый.

– Бедный Гарольд! – тотчас же вмешался Асквит. – Теперь вы попались.

– Чем же это я попался?

– Придется вам попотеть как

следует. – Асквит зачерпнул себе еще порцию смеси. – В Иране, имейте в виду, разговоров за круглым столом не будет. Там вы окунетесь в самую гущу событий и должны будете отвечать за каждый свой шаг. Вы воображаете, что все это будет очень просто. Но когда вы попадете туда, вы первым делом испугаетесь. В каждом выкрике на улице вам будет чудиться революция. Спросите Мак-Грегора. Вы увидите во плоти предмет ваших учтивых переговоров, и от этого зрелища у вас душа уйдет в пятки.

– Ничего не понимаю, что вы несете, – сказал Эссекс. – Как и всегда, впрочем.

Теперь уже никакое вмешательство Джейн Асквит не остановило бы ее расходившегося супруга, и она даже не пыталась вмешиваться. Асквит дергал свои длинные усы. – Вы просто не желаете задумываться, – сказал он.

– О чем? – спросил Эссекс, еще довольно кротко.

– О той заварухе, в которую вы лезете. Да вам все равно ничего там не понять.

– А что там, собственно, надо понимать? – спросил Эссекс, начиная терять терпение.

– Я бы вам объяснил, если бы думал, что от этого может быть толк, – пренебрежительно сказал Асквит. – Но вам никогда не понять того мира, в котором вы беретесь хозяйничать. Я-то его понимаю, но мне от этого не легче. В сущности, когда понимаешь, так еще хуже, потому что взбунтоваться против всех этих интриг и козней пороху нехватает, и вот превращаешься мало-помалу в такого лицемерного труса. Я вас не виню, Гарольд. Вы человек глупый, но честный. А вот возьмите меня. Я ведь все знаю, абсолютно все, всегда знал и буду знать. Но я гораздо глупее вас, потому что я подчиняюсь тому, что сам же глубоко презираю. Вот зато мне и придется теперь заняться делом похуже вашего.

– Вот как? – спросил Эссекс. – А каким именно?

– Еду к чехам, – объявил Асквит.

– За каким чортом вас туда посылают?

– Это мерзкое скопище лицемеров, именуемое лейбористским правительством, задумало шантажировать своих чехословацких братьев. Тьфу! По мне уж консерваторы лучше.

– Вы становитесь желчным, Джон, – сказал Эссекс.

– Всегда был таким, – зло отрезал Асквит. – Прошлый раз речь шла о мыловаренном заводе в Риге. Теперь это химический трест в Праге. Оказывается, видите ли, это наше предприятие! Наше! Английский привесок к немецкому картелю. Чехи его национализировали, а я вот теперь должен ехать и денационализировать, чтобы вернуть нашим трестам.

– Что же тут плохого? – Эссекс улыбнулся.

Асквит уныло покачал головой. – Будь это консерваторы, куда ни шло, но столь трогательная забота наших социалистов о немецком картеле – этого даже я не могу переварить. Меня тошнит от этого лейбористского правительства. Шайка дешевых шантажистов – вот что это такое; гнусные, безнравственные людишки, так же, как и все, использующие государственную власть в политической игре. Они погубят Англию. Если к концу их правления в Европе останется хоть одно дружественное нам государство, это будет чудо. И я должен начинать с чехов.