Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди
Шрифт:
— Верно, — соглашался я. — Но тут нужен не просто подхалимаж, а подхалимаж высокой пробы, дипломатический подхалимаж. Сейчас я вам его продемонстрирую.
Войдя в кабинет посла по какому-то вопросу, я, как бы между делом, поинтересовался:
— До которого часа вы пробудете в посольстве?
Он посмотрел на свои часы и ответил:
— Уйду в два часа.
После чего я нагло спросил:
— Не по вашим часам, а на самом деле.
От удивления он не мог произнести ни слова, а я продолжал:
— У вас старые часы.
Я знал, что посол очень любил покупать «модные вещи».
— А у меня, в отличие от вас, нет времени ездить по магазинам, — съязвил он.
Потом, помолчав, спросил:
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Практически свободен.
— Поедем посмотрим, что за часы вы рекламируете.
Мы вышли во двор. Подрулил мерседес, и посол усадил меня не на переднее сиденье, а рядом с собой, что означало полное примирение.
Мы отъехали, а нам вслед ребята разводили руками: «Высший класс».
Посол действительно любил «модные вещи». Однажды, вернувшись из города, он нам поведал:
— Видел интересную вещь, проигрыватель, основанный на механической энергии.
Это были годы повального увлечения проигрывателями, усилителями, только что появившимися кассетными магнитофонами.
— Где?
Посол сказал, где, и я вместе с Андреем, кагэбэшником, специалистом по радиотехнике, отправился по указанному адресу.
И мы нашли. На прилавке стоял… старый патефон. Проигрыватель, который приводится в движение с помощью механической энергии.
Когда много лет спустя я работал в Первом европейском отделе, мне позвонил секретарь Грузинова, тогда начальника УПДК (Управления по обслуживанию дипломатического корпуса).
— Сергей Сергеевич просит вас зайти.
Я удивился: никаких дел с его управлением у меня не было.
Через двадцать минут я был у него. Говорили мы с час: о каких-то пустяках, вспоминали райком, где вместе работали, Алжир. На прощание он мне подарил бутылку ликера.
Только потом я понял, что он со мной прощался. Через месяц его не стало.
5. Дипломат везде дипломат
5.1. Бульварное управление
По возвращении из Алжира я был определен вторым секретарем в Управление по общим международным проблемам. Располагалось это управление в трехэтажном особняке на Гоголевском бульваре. Поэтому и звали его Бульварным управлением. До революции дом принадлежал какой-то куртизанке.
— С тех пор мало что изменилось, — заметил как-то старожил управления Леня Теплинский. — Главная задача осталась та же — угождать начальству.
Меня часто спрашивают, сколько языков должен знать дипломат. Я всегда отвечаю:
— Один. Свой родной. Ибо в МИДе дипломата оценивают прежде всего по тому, насколько точно он умеет записывать мысли начальства.
Писать бумаги нас учил наш шеф А. Адамишин, который по праву считался одним из лучших перьев МИДа. Он говорил:
— Я пишу хуже, чем Толстой, но так, как нравится министру.
Стилистике в МИДе уделялось большое внимание. Например, нельзя было написать: «Посольство должно знакомить общественность страны пребывания с речами товарища Брежнева». Следовало писать: «Посольство правильно видит свои задачи в том, чтобы и дальше знакомить общественность страны пребывания с речами товарища Брежнева». Все бумаги состояли из штампов вроде «в Москве исходят из того, что…» и представляли собой нечто вроде игры в мозаику, где картину надо сложить из отдельных кусочков. Когда начальству придираться было не к чему, начинались исправления слова «вопрос» на слово «проблема» и наоборот.
Основная работа управления состояла в написании речей. Мы могли неделями слоняться без дела, потом начинался аврал: писали для Громыко, для Брежнева, писали ту часть отчетного доклада ЦК КПСС и решений съезда, которая касалась внешней политики. Я писал абзац о движении неприсоединения. Потом на политзанятиях и на партсобраниях мы «изучали исторические решения съезда». Помню, как-то на партийном собрании я изрек:
— Исторические решения съезда партии служат мне компасом, особенно слова, касающиеся непосредственно моей работы, движения неприсоединения. Они являются направляющим вектором всей моей работы.
Ребята улыбались. Все прекрасно знали, что эти исторические указания написал я сам.
В Управлении по общим международным проблемам я работал вместе с Леней Теплинским и Володей Семеновым. Неисправимый оптимист Леня Теплинский и такой же неисправимый пессимист Володя Семенов уже тогда были легендами МИДа.
Леня Теплинский сидел в одном и том же кабинете лет тридцать. И делал одну и ту же работу. Но в трудовой книжке у него значились шесть различных учреждений, ибо организации, где он работал, меняли названия. Начинал он в Совинформбюро, потом были различные комитеты, а последние десять лет он числился в МИДе.
Учреждения менялись, а он сидел в том же кабинете и писал. Министру его работа нравилась и, несмотря на явные изъяны в кадровом вопросе: кроме пятого пункта, он был три раза женат и все три раза на очень молодых, его регулярно отправляли за границу. В порядке вознаграждения. Ездил он в краткосрочные командировки на съезды квакеров, которые проходили раз в полтора-два года.
— Вы еще не стали квакером, Теплинский? — поинтересовался однажды министр.
— А что такое «квакер»? — простодушно спросил Леня.