Дивизион
Шрифт:
На посту полагалось не стоять, а ходить кругами, следить за ракетами и тем, чтобы посторонний не проник на позицию. Когда он подходил близко к окопам, то мог различать ракеты даже из-под маскировки, их серебристые поверхности поблескивали в ночи. Под легким ветерком маскировка слегка покачивалась и билась о ракету. Обходя окопы, он осмотрел ракеты, проверил маскировку, потом осмотрел стоящие в автопарке грузовики, не имеющие кузовов. А потом продолжал ходить по кругу на территории позиции. В углу находился свинарник, где держали несколько свиней. За ними смотрел один из солдат, которого звали «свинопасом». В его работу входило кормить свиней отходами от столовой, поить их и следить за ними. С любопытством часовой подошел к свинарнику, увидел, что животные в основном лежат и дремлют. Когда он подошел к ним поближе, свиньи зашевелились и громко захрюкали. Лунное сияние отразилось в глазах одной из них. Казалось, она в свою очередь смотрела на Азизова с ленивым интересом и недоверием. Свиньи были смешные,
Теперь, глядя на этих свиней, их смешные рыла, Азизов вдруг понял, что завидует им. Никто от них ничего не требовал, их кормили, поили, позволяли валяться, где им хотелось. Конечно, их ждал печальный конец – бойня, но кто знает, что ждет каждого из нас. А в данный момент Азизов считал, что им живется счастливее, чем ему. Тут он услышал еще птичье пение — маленькие пичужки на дереве возвещали о скором рассвете. Вот уж кто воистину свободен. Теперь он завидовал этим живым существам. Пусть их век короток, зато жизнь проходит в веселье и радости. Захотелось стать вольной птицей и освободиться от этой жестокой действительности, полной страданий и невыносимых переживаний.
Отойдя от свинарника, Азизов начал ходить кругами по позиции. Становилось уже прохладно – на дворе как-никак начало октября, холод пробирался под шинель. Он ходил по позиции и мечтал о том, чтобы его как можно быстрее сменили. Сколько времени уже прошло, ему было трудно определить, поскольку часов с собой не было, но чувствовал, что наверняка не меньше, чем два часа. Значит, его скоро заменят, и будет он стоять на пропускном пункте, внутри помещения, где все-таки теплее, еще два часа. А потом сменят его и там, и можно будет идти спать в казарму. Но время проходило, а его так и не заменяли. Он потерял счет кругам, намотанным по позиции, ноги устали, становилось все холоднее и холоднее. Так прошел, наверное, еще час, а никто так и не появлялся. Сделав очередной круг, он подошел ближе к воротам. Они были открыты – их на ночь никогда не закрывали – но он не осмелился пройти через них и вступить во двор дивизиона. Это было бы нарушением устава несения караульной службы. А за это могли сурово наказать. Как – он точно не знал, однако понимал, что как минимум получит дисциплинарное взыскание в виде ночного изучения устава, бега или строевой ходьбы. Стоя у ворот, он вглядывался в сторону казармы с надеждой увидеть дежурного сержанта, который проводил замену часовых, и напомнит, что стоит давно на посту в ожидании замены. Или если увидит дневального, хотя бы скажет ему, чтобы тот напомнил о нем сержанту. Нет, ни сержанта, ни дневального видно не было. На крыльце горел тусклый свет, слегка освещавший небольшую площадку, вся остальная часть двора была погружена в глубокую темноту. Азизов напряженно вглядывался в эту темень — тщетно. Никого не видно. Весь дивизион спал. Дежурный сержант должен был согласовать с дежурным офицером, чтобы они не одновременно ночью легли спать. Дежурный сержант или офицер должен был дежурить с одним из дневальных всю ночь. При этом у офицера была своя комната с диваном рядом со столовой, а сержант имел в своем распоряжении один стул и стол в «оружейке». Выходит, что они оба спокойно дремали, оставив все на одного дневального из молодых солдат. Азизов вспомнил, кто сегодня вступил в наряд: это был солдат его призыва Черченко. Он решил позвать его:
– Эй, дневальный!..
Его несмелый голос затерялся в темной пустоте.
– Дневальный!.. Черченко!..
Никакого ответа. На слабо освещенном крыльце никто не появлялся.
– Эй, меня должны заменить уже давно! – крикнул Азизов еще раз. Опять никакого ответа не последовало. За окнами столовой, «оружейки» и казармы было по-прежнему темно. Неужели все они спят, даже дневальный? Тут он вспомнил про Самохина — сейчас он должен был сидеть там, в пропускном пункте. Надо окликнуть его; может, он отзовется и передаст дежурному сержанту, чтобы его заменили.
– Самохин!.. Самохин!.. – крикнул он на этот раз более громко в сторону маленького строения у въезда в дивизион, состоящего из одной крохотной комнаты.
Опять в ответ тишина.
– Самохин!.. – крикнул Азизов еще раз в отчаянии. – Самохин, меня должны заменить!.. Я уже не могу стоять здесь – крикнул он в этот раз жалобно.
Ему стало так обидно за свое униженное положение, что даже слезы на глазах выступили. Ему хотелось плакать, жаловаться на эти беспорядки, на произвол, несправедливость, царящие в дивизионе. Только кому, он и сам не знал. Может, все же рассказать все комбату или даже замполиту? Стать предателем? Или же дождаться, когда наконец-то сам командир приедет, Венков? Может, он восстановит справедливость, положит конец издевательствам над молодыми солдатами и наведет здесь наконец порядок?
Чтобы согреться, Азизов отошел от ворот и зашагал в темноту. Он начал беспокоиться. Может, на самом деле никто не собирается его заменить? И он должен всю ночь оставаться один на посту? С такими мыслями он опять направился в сторону свинарника. Не очень-то высокие деревья образовали здесь круг, и там ветер был, наверно, слабее. Ему очень хотелось спать, глаза закрывались, только холод мешал. Он решил лечь на небольшой холмик между деревьями, поставив автомат рядом с собой, и отдохнуть. Земля была холодная, и как бы он ни пытался, заснуть не удавалось. Солдат переворачивался с бока на бок, держал руками полы шинели, прижимал голову к груди, чтобы как-то защититься от холода. Только все это помогало мало, ночной осенний холод и сырость проняли уже до костей. Однако усталость взяла свое…
Проснулся Азизов ранним утром, от холода. Встав и встряхнув с одежды все прилипшее к ней за ночь, он взял автомат, подтянул ремень, с оттянувшим его подсумком с запасным магазином, полным патронами. На позиции все еще было тихо, никого видно не было. Азизов, выйдя из-за деревьев, вновь начал ходить по дороге вокруг позиции.
Неужели его и в самом деле никто не собирался заменять всю ночь? А, может, его искали и не нашли? Тогда его точно накажут. Эти опасения очень пугали его. Приближаясь ко двору дивизиона, он увидел, как солдаты, без ремней и шапок, хаотично бегают в туалет. Значит, они только что встали, и было уже половина седьмого. Приблизившись к воротам, Азизов хотел узнать что-то у солдат, которые уже начали утреннюю зарядку. Занятия вел, как всегда, один из сержантов. Никто в сторону ворот не смотрел и не замечал Азизова. И Азизов не осмеливался окликнуть кого-либо из них. Он решил подождать, пока зарядка не кончится. Когда наконец-то все ушли умываться, он попытался тихо окликнуть дневального:
– Черченко, Черченко!..
В этот раз дневальный и вправду откликнулся:
– Азизов, чего тебе?
Черченко был слабый, худой парень, которому также немало доставалось от «стариков», хотя он был грамотнее и смышленее многих солдат.
– Черченко, когда меня заменят, ты не знаешь? – осторожно спросил Азизов.
Может, сейчас он спросит, где же он был, когда его искали всю ночь? В таком случае должен был другой сейчас стоять на посту, поскольку нельзя было оставить его без часового.
– Скоро заменят, потерпи, потерпи еще.
– А где Самохин?
– Как где, на своем месте, – показал Черченко рукой в сторону пропускного пункта.
— А Батизату?
— Тоже на своем месте. – В этот раз Черченко показал в сторону казармы.
— Черченко, а как это так?.. – но дневальный не стал слушать его жалобы и ушел обратно в казарму.
Азизову ничего не оставалось делать, как опять начать ходить кругами по позиции. Третий был с ними сегодня в карауле старослужащий Батизату. Он был очень веселый, не особенно жесток с молодыми и много шутил. В два часа ночи Батизату должен был сменить Азизова на посту, Азизов Самохина на пропускном пункте, а последнему уже следовало отправиться спать. И так дальше: в четыре на пост должен был вступить Самохин, Батизату — заменить Азизова на пропускном пункте, а он идти спать. В шесть часов место Азизова было на посту, Самохина – на пропускном пункте, а Батизату – в казарме на отдыхе. А выходит, что всю ночь, с двенадцати до утра он стоял на посту, Самохин сидел на вахте, а Батизату спал.
Его сменили ровно в восемь часов; Лемченко молча произвел замену, оставил на позиции Батизату, привел Азизова в «оружейку» и, забрав у него автомат, отправил на пропускной пункт одного – сменить Самохина. У Лемченко Азизов не осмелился что-либо выяснить, и только Самохин потом подтвердил его догадки. Приятель рассказал Азизову, что здесь взято за правило: ночью старики не выходят на пост и не дежурят на вахте, а спят как обычно в казарме, если в караульном наряде оказываются два молодых солдата и один старослужащий.