Дивизион

Асланов Вугар

– Что, предал его? Сейчас увидишь, что мы с тобой сделаем. — С этими словами Батизату начал бить его, к нему тут же присоединился Касымов, и они долго и очень жестоко избивали Азизова. Азизову было очень больно, он кричал, пытался защищаться руками, но это не удавалось.

– Если Касымова посадят из-за тебя, он тебя зарежет, – пригрозил ему Батизату напоследок.

Когда от него наконец-то отстали, он еле дотащился до посудомойки, чтобы домыть посуду. Было очень больно, все тело зудело. Но особенно сильна была обида: почему его приняли за предателя? Ведь он больше всего боялся именно этого обвинения и выдерживал все, чтобы не называться предателем. И вдруг опять оказался виноватым. И от этого было обидно как никогда. Он оказался в положении предателя, не предав никого. А так хотелось, чтобы его считали мужчиной, оценили его героизм. Почему же Касымов и Батизату не поверили ему?

Что же теперь будет? Как он будет после этого служить в дивизионе, ведь «слава» предателя тянется до конца армейской службы. А как комбат и замполит вообще узнали, что именно Касымов его избил? Может, догадались, потому что именно с Касымовым он в этот день находился в наряде. И поэтому подозрение офицеров упало именно на того. А почему тогда Касымов так легко признался в этом? Ведь Азизов знал, что сами «деды»

так просто в этом признаваться никогда не станут, если не будет доказательств. Тут он вспомнил Таджиева, который подошел к нему именно перед тем, как Касымова вызвали в кабинет замполита. Значит, Таджиев дал им какие-то сведения. Только офицеры имени Таджиева не назвали. Просто сообщили Касымову, что они знают об избиении им молодого солдата. А Касымов, конечно, тут же решил, что именно Азизов его предал. Азизов кричал, плакал, пытался объяснить, что он никого не предавал – ему все равно не поверили. Никто не верил в то, что он способен на такое мужество. Выходит, грош цена его героизму. Ведь все равно офицеры узнали, кто его обидчик, все равно виноватым, опозоренным и избитым будет опять он, Азизов. Никто и не собирался добираться до правды. Как поступили бы «деды» с Таджиевым, если бы узнали, что это он доносчик? Оставили бы все как есть? Азизов никак не мог в тот день успокоиться: ему хотелось рассказать Касымову и Батизату, что он ни при чем, что он никого не предавал. А как это доказать? До сих пор, несмотря на все тяготы и проблемы, он верил в определенную справедливость, в то, что и в армейской жизни есть верные правила, на которые можно опираться. Во многих проблемах он винил себя, свою слабость и неподготовленность к настоящей мужской жизни. Мужчина должен уметь приспособиться к самым суровым условиям. Ну что с того, что это не совсем его? Хотя до конца с таким положением смириться он все равно не мог.

А так если правила, то они должны были железными, раз иерархия, то она должна четко соблюдаться всегда и всеми. Что с того, что Доктор или повар Алимжанов лично его много и безжалостно избивали, издевались над ним? Он готов был все это забыть и строить с ними новые отношения на новом этапе службы. Всю накопившуюся обиду, злость и неудовлетворенность он сумеет выместить на вновь прибывших. А если среди молодых окажутся такие, как Марданов, и не пожелают подчиниться? Как-то один из «стариков» рассказал Азизову, что если бы были чеченцы, они Марданова заставили бы любым путем подчиниться. Да, это действительно недопустимо, когда все подчиняются определенному порядку, а кто-то хочет этот порядок нарушить. Нужно объяснить такому солдату все что следует, а если он опять не поймет — найти способы, чтобы его подчинить и заставить делать то, что положено молодому солдату. Вот таковы должны быть правила после того, как уйдут нынешние «деды». И все это нужно будет делать с теми, кто прибудет осенью. Иногда казалось, что ради того удовольствия, которое ждет впереди, стоит терпеть все и принять форму существующих взаимоотношений между молодыми солдатами и старослужащими. И когда настанет время, требовать от вновь прибывших солдат убирать твою постель, стирать твою одежду… Они стоят в первом ряду, носят ремень в натяжку. А сам ты никогда больше не моешь полы и посуду, ешь в столовой лучшее.

«Вот такие мечты бывшего «интеллигента» — ловил себя иногда на этой мысли Азизов. И тогда мысли его принимали другой оборот. А нельзя было бы так жить в дивизионе, чтобы никто никого не заставлял, каждый занимался своим делом? Нет, все-таки было бы лучше, если бы никакого насилия над молодыми не было, и каждый выполнял то, что должен был. Что случится, если, прослужив год, и дальше самому стирать собственную одежду и носки? Мыть полы, стоять дневальным, подметать плац, дежурить на кухне? А молодых учить правильно служить, и чтобы они тоже делали только положенное им. Почему нынешние «старики» заставляли молодых за них работать? Потому что их самих молодыми заставляли работать не только за себя, но и за «стариков». И при этом их постоянно били и унижали. Поэтому в дальнейшем их издевательства над молодыми воспринимались как определенная эстафета от «стариков» и как компенсация за пережитое. А мстить хотелось, за унижение, избиение, обиду и боль. И тут оказывались молодые, неопытные, беззащитные солдаты – для мести лучшего не придумаешь. Хотя эти молодые лично перед старослу-жащими ни в чем никогда не провинились. А разве эти старослужащие делали что-нибудь тем «старикам», которые держали их в страхе и подчинении? Нет. Просто теперь настал их черед. А э ти молодые также должны были это принять и также обращаться с теми, кто вновь должен был прибыть в дивизион. Так было заведено, и не видно этому конца. Азизов, сколько ни думал, часто приходил к заключению, что здесь изменить вряд ли что-нибудь возможно, если даже подключить к этому офицеров. И чувствовал, как ему самому хочется за все эти обиды, за ежедневные избиения, за такую унизительную, горькую, жизнь кому-то отомстить. Вот попадутся ему в руки молодые солдаты, и будет он их, может, еще хуже мучить.

Но потом ему опять становилось стыдно за подобные мысли. Зачем вместо того, чтобы помогать слабым и более молодым людям, их избивать, унижать и мучить? Ведь куда человечнее, когда сильный слабому помогает, поддерживает его. Если тот делает ошибки, ему надо помочь их исправить. А на деле же все наоборот — его подавляют, чтобы он стал еще слабее, еще глупее, еще беспомощнее, делал еще больше ошибок и сам впоследствии ожесточался.

Все это были только размышления, мечты. Пока же ему самому приходилось в дивизионе все еще очень несладко. Время проходило, но привыкнуть к условиям дивизиона он никак не мог. Как и прежде он, с одной стороны, с нетерпением ждал увольнения нынешних «дедов», что должно было облегчить ему жизнь в дивизионе, с другой стороны, все еще надеялся, что скоро вернется в полк. Он ожидал этого так, будто нечто само собой могло произойти, и в один прекрасный день должна была приехать та самая машина, на которой он прибыл в дивизион, и увезти его обратно. Он ждал этого и верил, как бы невероятно это ни казалось, что это могло произойти. Ведь он только один из всех бывших сослуживцев тянул эту лямку в дивизионе. Все остальные так и продолжали служить в полку. Даже Марданов туда вернулся. Значит, и его однажды могли бы отправить туда, откуда он прибыл в дивизион. Иногда ему казалось, что все-таки нужно делать усилия для того, чтобы вернуться в полк. Ведь добился этого Марданов. У него нашлись родственники, которые помогли ему. А кто мог похлопотать за Азизова? Может, никто о нем и не вспомнит? В такие минуты у Азизова руки опускались: неужели всю оставшуюся службу он должен будет провести в этом проклятом дивизионе?

Хотя все же тот период, который должен был наступить уже через несколько месяцев, продолжал иногда казаться ему привлекательным. Здесь скоро будет на ком отыграться за все издевательства. Значит, в конце концов, можно и здесь остаться. Кроме того, как бы трудно ни было, служить в дивизионе почетнее, чем в полку. Там даже техники никакой ни было; единственно, что говорило о роде этих войск, это был макет вздыбленной в небо ракеты во дворе. Никто из служащих там даже представления о ракете не имел. Солдаты полка служили или в автомобильной роте и возились целыми днями в огромнейшем автопарке, или в «инженерном взводе», который работал на заводах, находящихся в основном в пригороде. Еще был хозяйственный взвод, куда в большом количестве входили повара, хлеборезы, складчики, кочегары. Солдаты полка даже не несли караульную службу, за них это делали солдаты других дивизионов, для которых оказаться лишний раз в полку было чуть ли не счастьем. В полку служило много офицеров, там находились все вышестоящие командиры. Благодаря тому, что солдаты бесплатно трудились на многих городских предприятиях, которые обращались с просьбами к командирам, полку от этих заводов перепадали бесплатные материалы, продукты и топливо зимой. Там жилось хорошо всем: офицеры жили в большом благоустроенном военном городке полка, а солдатская служба в полку была, безусловно, отдыхом по сравнению с дивизионной. Азизов, конечно же, не мог забыть ту привилегированную жизнь. И город был рядом, а оказываться в городе в солдатской одежде давало определенные преимущества, так что увольнительные были в удовольствие. В дивизионе же кроме его двора с казармой и учебным зданием, позиции с ракетами и грузовиками да колючей проволоки ничего невозможно было увидеть. Увольнительные здесь, можно было сказать, вообще не предусматривались, почти не было и выходных дней. Реальный выходной в дивизионе можно было получить только в том случае, если к солдату приезжали родственники. Но у большинства из них родные жили очень далеко и выбраться навестить солдата для них было делом непростым. Так что молодым военнослужащим приходилось проводить всю свою службу безвылазно за колючей проволокой. Такая участь была здесь и у офицеров, они были прикованы к дивизиону: жили в неуютном военном городке и только раз в году могли выезжать на месяц в отпуск. А срок офицерской службы составлял немного немало целых двадцать пять лет.

Однажды в дивизион приехала комиссия для проверки политических знаний солдат. Правда, состояла она из одного проверяющего в лице старшего лейтенанта. Вместе с другими солдатами батареи Азизов должен был отвечать на его вопросы. Первым отвечал Садретдинов, стоя перед классной доской, на которой висела большая политическая карта мира. Старший лейтенант задал ему несколько вопросов о нынешней политической ситуации и об очагах напряженности в мире. Когда Садретдинов назвал среди неспокойных стран Бангладеш, старший лейтенант попросил его показать эту страну на карте. Звягинцев находился в классе и с напряжением следил за экзаменовкой своего сержанта. По идее он как человек с высшим образованием должен был быть самим грамотным среди всех солдат в дивизионе наряду с Таджиевым. Однако Бангладеш он на карте так и не нашел, сколько ни искал. Тогда Звягинцев спросил солдат, знает ли кто-нибудь, где находится Бангладеш. Все молчали, но тут после недолгих колебаний поднял руку Азизов. Взволнованный Звягинцев пригласил его к доске. Он делал это с таким видом, будто от того, справится ли Азизов с заданием, зависела жизнь комбата. Азизов и сам тревожился; он боялся, что мог забыть точное местоположение этой небольшой страны или показать не совсем точно; он уже потерял всякую уверенность в себе, в своих знаниях и возможностях. К счастью, долго искать не пришлось, он взял указку и сразу показал на карте то что следовало. Комбат был в восторге:

– Молодец, молодец, Азизов! – не постеснялся он похвалить его даже при экзаменующем.

Азизов вернулся на свое место, а Садретдинов продолжал рассказывать о том, что происходит в мире. Когда он назвал Берег Слоновой Кости, экзаменующий офицер попросил его показать теперь эту страну. Садретдинов искал чуть ли не по всей карте, но опять тщетно. Тут Звягинцев сразу обратился к Азизову:

– Азизов, можете Вы показать эту страну? – И испытующе посмотрел на солдата.

Видно было, что и бывший студент не уверен и волнуется, но все же он поднялся и снова вышел к доске. Принимая указку из рук Садретдинова, он заметил, что у того очень недовольное выражение лица. Он направил указку в сторону Африки, вспомнил, что названная страна находится где-то на ее атлантическом берегу. И вновь сразу же уперся указкой в страну с таким привлекательным названием.

– Молодец, Азизов, ну Вы просто молодец! – радостно воскликнул комбат. Теперь он смотрел на своего никчемного солдата не со злобой и раздражением, а с удовольствием и некоторой долей удивления. – Видите, какие подготовленные у нас солдаты? Молодец, Азизов, молодец!

Когда Садретдинов вновь занял свое место, экзаменующий офицер задал всем вопрос:

– В каком году был заключен «Пакт о ненападении» между Германией и Советским Союзом?

Наступила мертвая тишина, и опять один Азизов поднял руку.

– Да, пожалуйста, – обратился к нему офицер.

– 23 августа 1939 года, – сказал Азизов, вскочив быстро и опять очень волнуясь. Комбат в напряжении посмотрел на старшего лейтенанта, а тот не выдержал и засмеялся:

– Смотри-ка, даже число знает.

– Правильно, значит, правильно? – не дождавшись ответа экзаменующего, комбат бросился к Азизову и двумя руками пожал ему руку и так крепко, что тот чуть не вскрикнул от боли.

– Вы молодец Азизов, вот какой Вы, оказывается, умный!..

После политического экзамена комбат отозвал Азизова в сторону:

– Оказался ты, Азизов, парень грамотный. Тобой гордиться можно. Только все же службу нести ты должен лучше. И еще — имей мужскую гордость.

У Азизова опять появилась надежда, что теперь отношение в дивизионе к нему должно измениться: ему будут прощать недостатки, больше уважать его за знания и считаться с ним.

Где-то в середине октября в дивизион приехали два новых солдата. Они оба были того же призыва, что и Азизов, только начали свою службу в учебной части – в так называемой учебке, где новобранцев обучали предстоящей службе в армии. Проведенные там шесть месяцев все равно засчитывались в срок службы. То есть ко времени их прибытия в диви-зион считалось, что они, как и Азизов, прослужили уже полгода. Один из прибывших из учебки молодых солдат, молдаванин Карабаш, сразу не понравился Азизову. Он был невысокого роста, но коренастый, с могучей грудью и не поворачивающейся шеей. Над ним сразу начали издеваться старослужащие, особенно Доктор. А за другого заступился один из «старых», который объявил вновь прибывшего своим земляком.