Дмитрий Донской. Искупление
Шрифт:
17
Две несметные силы шли на сближение.
За Коломной, не вместившей и малой части русского войска, по берегам Оки привольно и нестройно расположились боевые полки. Горели костры, купались в реке люди и кони, и не было в русском стане того порядка, в котором пребывала Орда в боевом походе. Князь Дмитрий, повелевший войскам отдохнуть вольно, выслал ещё один сторожевой лёгкий полк в ордынскую сторону, в дополнение к тем, что постоянно следили за степью, донося о движении Мамая. Орда двигалась медленно, С неспешностью пасущегося стада. Было ясно, что он ждёт союзников — Ягайлу и Олега Рязанского. Отряд Тютчева сведал, что князь Олег, узнав о большом русском войске, растерян. К тому же Дмитрий занял Коломну — как раз то место, где должны были слиться силы Ягайлы, Олега и Мамая в единую чудовищную силу. Ягайло, как доводили Дмитрию, двигался спешно и уже находился близ Козельска, верно был у него договор встретиться и соединиться где-нибудь с Мамаем.
В Коломну явилось нежданное посольство от Мамая. Троих татар допустили к шатру князя Дмитрия, разоружили и впустили внутрь. Главным послом оказался Сарыхожа. Дмитрий узнал его сразу. Если Мамай, похваляясь и желая устрашить русских, удвоил свои силы, тогда их у него набирается около трёхсот тысяч! Такого войска никогда не видала Русь.
Сарыхожа заговорил по-русски:
— Великий царь стоит с бесчисленным войском своим...
— Почто стоит он? — перебил Дмитрий.
— Великий Мамай стоит потому, что не может счесть войска своего.
— Памятуя наши прежние дружбы, я готов послать ему своего писца и в буквицах смышлёна, дабы счесть помог!
Сарыхожа растянул губы в бескровной улыбке, отчего старый, видимо ножевой, шрам побелел на нижней губе ещё больше.
— С чем пришёл, посол Сарыхожа?
— Великий царь Мамай желает мира и ждёт от улусника своего, от князя Московского, осени [87] .
Вот оно, коварство! Мамай желает получить дань, а потом, пограбя русские пределы, ещё влить в свою казну десятую часть добычи... Хочет обмануть своих военачальников и воинов, ибо дань не войдёт в общий казан добычи.
87
Осень — осенняя дань.
— Много ли в степи за Доном татей? — спросил Дмитрий, поудобнее усаживаясь на скамье, крытой алым сукном, в то время как посол стоял, сдёрнув по русскому обычаю шлем с бритой головы.
— В степи чисто, князь!
— Зачем же Мамай так много собрал воев для охраны дани русской?
Боброк, Серпуховской и ещё с десяток воевод русских засмеялись откровенно.
— Мамай желает мира, — упорно повторил Сарыхожа. — Он желает осени, а получив, уйдёт.
Дмитрий задумался. Посмотрел на воевод, но советоваться не стал. Ему было понятно, что сейчас, когда два громадных войска стоят одно против другого, мирного исхода быть уже не может.
— Я готов был платить ту малую дань, что прежде, но платить ту дань, что требует он ныне, я не стану! Я буду не князь и не защита людям своим, коли в угоду безмерному корыстолюбию царя оберу донага православный народ.
Сарыхожа стоял, светясь холодным оскалом зубов.
— Великий царь царей Мамай повелел сказать, что он должен получить осень из рук самого московского князя, улусника своего, дабы он сам привёз ту осень и вымолил прощение за свои тяжкие вины. Великий царь царей...
— Изыди! Я дарую тебе, посол Сарыхожа, ещё дни под солнцем, дабы ты мог дойти до стану ордынского и сказать Мамаю, что нас меч рассудит! Гоните его, вычадка сотонинска!
Послов вывели за Оку и с острасткой препроводили в степь.
— Круто, — заметил Боброк не то одобрительно, не то сожалея.
— Пришли с ножом к горлу и осени требуют! — невесело улыбнулся Серпуховской в усы.
— Заворуи ордынские! — Боброк загладил ладонями по коленям.
— Им не дань нужна, — ответил Дмитрий. — Они пришли высмотреть, велико ли войско моё. И ладно, что не все силы прибыли на Коломну, ловко и то, что вои наши в беспорядке пребывают днесь.
— Истинно! Пусть надеются, что-де мы, как на Пьяне-реке, — веселы и беспечны, — вставил Лев Морозов.
— Добр денёк, — помолчав, изрёк Дмитрий будто про себя. — День-другой Мамай не сдвинется с места... — Но вдруг тряхнул тёмной скобкой волос: Наутро смотр полкам! Митрей Михайлович, поставить полки на Девичьем поле. Передовой полк дать Друцким, Митрею и Володимеру. Полк правой руки — тебе, брате Володимер, а большой полк себе беру. Полк левой руки отдать Глебу Брянскому, Через день выходим. Надобно пресечь слияние Ягайлы с Мамаем.
— И с Ольгом, — вставил слово Капустин. Дмитрий досмотрел на него, хотел что-то ответить, но смолчал.
Двадцать третьего августа Дмитрий выступил из Коломны, оставив небольшую дружину для встречи отставших пеших воинов и не подошедших ещё полков. Он спешил опередить Мамая. Воеводам стало понятно, что надо вывести войско из Коломны, выйти навстречу Мамаю, навстречу судьбе.
Около ста десяти тысяч русских двинулось неожиданно не на юг, как ожидалось, а на юго-запад по левому берегу Оки. Это движение, направленное прямо на Одоев, где собирал свои растянувшиеся полки Ягайло, заставило литовского князя остановиться в страхе: у него было всего сорок тысяч.
Но если Ягайло узнал от своих гонцов о странном движении русских, опасном для него, то Олег Рязанский узнал о выходе Дмитрия из Коломны только после того, как полки московские переправились уже через Оку у устья реки Лопасни и стремительно пошли западным краем Рязанского княжества на юг, к Дону. Теперь не приходилось думать Олегу о соединении с Ягайлом, но Ягайло ещё ждал, что рязанские дружины прибудут к нему. По рязанской земле гонцы скакали от Мамая; тот тоже узнал с большим опозданием, что Дмитрий поднял своё войско и стремительно идёт навстречу ему. Мамай требовал от своих присяжников, чтобы они пришли к нему на соединение у Дона.
Дмитрий дождался Вельяминова с московскими полками, оставил его у Лопасни, чтобы он направлял вослед главным силам отставшие дружины. Подсчитал: всех воинов набирается около ста с лишним тысяч — по одному воину на двух Мамаевых...
Воеводе Тимофею Вельяминову, как и всем воеводам, было сказано повеление великого князя: идя по краю земли рязанской, не трогать ни волоса, ни зерна. Удивителен был тот приказ: Олег стакнулся с Мамаем, а землю его трогать не велят!
Никому из князей русских не доводилось ходить во главе столь крупного войска, и потому Дмитрий втайне дивился быстроте и слаженности, с какой полки исполняли его волю. "Вершись, правое дело... Скорей бы..."