Дневник черной смерти
Шрифт:
– Мне тоже так кажется. Его, естественно, сильно огорчила наша…
Не успел он закончить предложение, как следопыт застонал, схватился за живот и прямо на глазах Шандоса и егермейстера рухнул на землю.
Все бросились к нему; человек лежал на земле, подтянув колени к груди. Его перевернули на спину. Взгляд следопыта был безучастно устремлен вверх, и Шандос легко похлопал его по щеке, чтобы привлечь внимание. Тот закрыл глаза, тут же открыл их, дернулся, и его вырвало.
Все как один тут же шарахнулись от него. Шандос на мгновение
– Сделайте волокушу, – приказал он двум солдатам. – Нужно как можно скорее доставить этого человека в Виндзор.
Де Куси подскакал к нему.
– Возможно, у него чума. Мы не можем брать его с собой.
– И что в таком случае прикажете делать, сэр? Оставить его здесь на съедение волкам? Бубонов у него я не вижу. Скорее всего, он просто съел что-нибудь несвежее. – Шандос помолчал и добавил холодно: – Может, ту самую пропавшую лису.
К ним подъехал Бенуа.
– Убейте его и бросьте здесь. Тогда он точно ничего не почувствует, когда его будут жрать волки.
Шандос молниеносно выхватил меч и приставил к горлу мерзавца. Никто не пришел тому на помощь; все замерли, просто глядя, как Шандос все глубже вдавливает кончик меча. Бенуа откидывался в седле, но рука Шандоса неумолимо продвигалась вперед, оставляя острие в той же роковой позиции.
«Один удар, – подумал он. – Один точный удар, и мир избавится от этого подонка».
Потом снова заговорил де Куси. Для Шандоса его спокойный, негромкий голос звучал словно издалека; возникло чувство, будто здесь нет никого, кроме самого Шандоса и Бенуа.
– Уверен, мы в состоянии достигнуть разумного соглашения о том, как действовать дальше, – сказал де Куси.
Шандос вряд ли мог достигнуть с этим человеком соглашения по какому бы то ни было вопросу, кроме совсем уж бесспорных – скажем, касательно положения солнца на небе. Не отрывая взгляда от Бенуа, он выслушал предложение де Куси.
– Я сам отведу отряд вместе с заболевшим следопытом в Виндзор. Мне нужно готовиться к свадьбе. – Де Куси понизил голос. – Конечно, сэр, вы тут главный и можете приказать нам все, что сочтете нужным. Но не могли бы вы продолжить поиски еще день-другой, вместе с моим дорогим кузеном? В конце концов, все это было затеяно прежде всего ради него. Кто знает, к чему могут привести дальнейшие усилия? Если Бог пожелает, удача повернется к нам лицом.
Шандос отвел меч от горла Бенуа и подумал, усмехаясь про себя: «Возможно, узы крови между этими двумя не настолько сильны, как кажется королю».
– Ради всего святого, муж! – воскликнула миссис Ковингтон. – Что ты наделал?
– Это шерсть, – с вызовом ответил он. – Из Лондона. Только и всего. Как может человек заработать себе на жизнь, не имея того, что требуется для его ремесла?
– Но ведь все же согласились какое-то время не привозить сюда ничего! Это совсем ненадолго…
– Боже мой, женщина! Что, по-твоему, чума сама прискакала сюда на этих рулонах?
В прошлом месяце у нее так звенело в ушах, что она почти ничего не слышала. Она чопорно присела и сказала:
– Да, супруг мой.
– Вот хорошая девочка.
Он грубо притянул жену к себе и с силой запечатлел на ее лбу поцелуй. Бедная женщина напряглась, но сопротивления не оказала.
«Когда-нибудь, – думала она, оставив его возиться со своими рулонами, – Господь накажет тебя за твой злой нрав».
Как обычно, старейшины Эйама собрались в таверне в центре деревни, напротив церкви. Перед каждым стояла бутыль с элем – неотъемлемый атрибут обсуждения деревенских дел, что всегда сопровождалось большими возлияниями. Это делало их тяжкий труд более приятным, а результаты обсуждений несравненно более здравыми, по крайней мере, в глазах самих участников. Старейшин было семеро, и все они воспринимали свой долг заботы об Эйаме гораздо серьезнее, чем можно было ожидать, учитывая их методы управления. Именно за этим круглым столом, где они сидели и сейчас, была придумана хитрость с черным флагом, чтобы никакие торговцы не могли занести сюда чуму.
«Лекарь, которого прислали в Виндзор, – рассказывал им человек, когда-то служивший там стражником, – не позволял никому ни входить, ни выходить, не продержав сначала в карантине. И все мы пережили ту зиму, никто не умер, кроме одного глупца, рискнувшего выйти наружу».
Старейшины уже по третьему разу наполняли кружки, когда в таверну ворвалась миссис Ковингтон с выражением ужаса на лице.
Томас Блэкуэлл приканчивал свою пинту эля, вслушиваясь в то, о чем говорят старейшины, когда в зал вбежала жена портного.
– Господи милосердный, – прошептал он себе под нос, выслушав ее рассказ о внезапной болезни мужа.
Блэкуэлл заказал еще одну пинту и залпом осушил ее.
Один из старейшин вышел вместе с женщиной. Когда несколько минут спустя он вернулся, его лицо было смертельно бледным от ужаса.
– Ему привезли рулоны ткани из Лондона.
Старейшины вскочили, некоторые из них бросились к двери. Блэкуэлл даже представить себе не мог, куда они побежали. Он знал одно: нужно вернуться домой и увезти жену и детей хоть на край земли, лишь бы их не коснулась чума.
Алехандро и Кэт сидели за длинным столом в жилом доме, сортируя собранные травы. Часть их они намеревались оставить хозяйке, а остальное взять с собой. Отбыть они рассчитывали завтра с первым светом. Когда появился Блэкуэлл, весь в пене после своего забега по деревне, Алехандро слегка привстал, ожидая, что его ждет продолжение трудного разговора.
Как оказалось, ничего подобного. Вместо этого Блэкуэлл выпалил:
– Портной Ковингтон… заболел. Старейшины говорят, это чума.