Дневник черной смерти
Шрифт:
Алехандро улыбнулся в ответ.
– Тогда приступайте, поскольку впереди у меня долгий путь.
– Это правда. – Де Шальяк поднялся с кресла; в его движениях ощущалась некоторая скованность. – Помните, вы должны выглядеть как обычный путешественник.
Он оглядел коричневые штаны Алехандро, накинутый поверх льняной рубашки простой плащ из серой шерсти, плетеный пояс, обычную дорожную шляпу и кивнул в знак одобрения.
– Если вас начнут расспрашивать о цели путешествия, лучше привести причину, не имеющую отношения к деньгам. Скажем, посланец или опекун. В противном случае вас могут подкараулить и ограбить. Вы взяли с собой много золота?
– Надеюсь, достаточно, чтобы довести дело до конца, но не чересчур.
– Хорошо. Это разумно. Однако если окажется, что вам не хватает, можете обратиться к некоему лондонскому банкиру, и он даст вам еще.
Де Шальяк вытащил из кармана сложенный в несколько раз, запечатанный пергамент. На наружной стороне было написано имя человека и название улицы в Лондоне, где можно его найти. Алехандро взял пергамент и быстро осмотрел.
– Нет. Не могу подвергать вас такому риску. Если меня схватят и найдут это письмо, ваша причастность станет очевидной. Не хочу отягощать свою совесть.
Он снова протянул письмо де Шальяку, но тот не взял его.
– Похоже, я рассчитываю на ваш успех больше, чем вы сами. – Он опустился в кресло, снова как-то скованно. – Боюсь, я слишком долго провалялся в постели. Суставы не желают работать. – Он сунул руку в карман и достал оттуда еще один, сложенный вчетверо пергамент. – Вот. Это подарок. Изготовлено специально на случай вашего далекого северного путешествия.
Алехандро развернул пергамент, увидел надписи, извивающиеся змейки дорог, изгиб береговой линии…
– Карта… коллега… у меня просто нет слов!
– Уверен, она достаточно точна. Дорога отсюда до Кале отмечена особо. Недопустимо, чтобы вы без толку блуждали по Франции и Англии… у вас здесь еще полно работы.
– Клянусь, я вернусь так быстро, как только смогу.
– Ловлю вас на слове. И еще одна вещь, может, самая главная… хотя, мне кажется, просто глупо заводить об этом разговор: ни в коем случае не обнаруживайте тот факт, что вы лекарь! Иначе вы подвергнете себя очень серьезной опасности. А я хочу, чтобы вы вернулись и у меня была возможность завалить вас работой.
И – правда, правда! – де Шальяк под мигнул Алехандро.
Они обнялись с некоторой долей неловкости. Алехандро подхватил сумку и поспешно вышел во двор, где уже стоял предназначенный ему конь.
Усевшись в седло, Алехандро повернулся к стоящему на крыльце де Шальяку.
– Позаботьтесь о моем внуке. И о Филомене.
Де Шальяк кивнул. Алехандро тронул поводья, и конь устремился в сторону ворот.
Провожая лекаря взглядом, де Шальяк прошептал:
– Удачи…
Он скакал, скакал и снова скакал, поскольку путь впереди был долог, а времени мало. Чувство одиночества и страх отчасти смягчала прелесть французской весны. Земля, казалось, взрывалась буйной растительностью. Солнце ярко сияло в чистом голубом небе.
На четвертый день, когда одиночество уже начало сказываться на его психике, Алехандро посчастливилось нагнать довольно любезных торговцев; в карманах у них позвякивали плоды усердных трудов, что тоже настраивало на дружеский лад. В их веселой компании он чувствовал, как отчаяние покидает сердце.
Стены знаменитого речного порта выглядели не такими прочными, как в Париже, однако фортификационные сооружения были в лучшем состоянии; ничего удивительного – Кале часто подвергался осаде. На данный момент это была территория короля Эдуарда, но жили в городе – и вокруг него – французские граждане, которые вышвырнули бы его отсюда в мгновение ока, будь у них средства для этого. На юго-западной стене тянулась вереница английских лучников; Алехандро знал, что это люди с зорким взглядом, способные на скорую расправу. На подъезде к мосту для переправы в крепость он постарался затеряться среди попутчиков, но тут, на беду, появился небольшой отряд пеших английских солдат, и все раздались в стороны, пропуская их. При появлении английских оккупационных сил Алехандро увидел на лицах своих спутников то же раздражение, какое испытывал сам.
Когда солдаты прошли, он отделился от остальных и поскакал вперед. На мосту собралась толпа, в ожидании, когда откроют ворота; обычно это происходило в полдень. Ворота были гораздо лучше защищены, чем когда он проезжал через них в прошлый раз, в 1348-м. Теперь они выглядели очень по-английски, почти как внешние ворота в Виндзоре. Совсем скоро он пройдет и через те – если все будет, как планировалось; при этой мысли по спине побежали мурашки.
Совсем скоро он проскачет и между дубами.
«Думай о чем-нибудь приятном, – мысленно приказал он себе. – Бояться будешь позже».
Он подумал о Филомене. Вспомнил прикосновения ее рук; вспомнил ночь любви после стольких лет одиночества; вспомнил ее кожу, ее губы, ту страсть, с которой она отдавалась ему… Он полностью погрузился в эти воспоминания, как вдруг услышал шум суматохи примерно там, где собрались торговцы, по другую сторону кустов. Листья еще не совсем развернулись, и сквозь ветки было все хорошо видно. Люди, в том числе и те, с которыми он ехал, столпились около чего-то, лежащего на земле. Алехандро привязал поводья коня к молодому деревцу, обошел кусты и протолкался сквозь толпу.
На земле лежал крупный человек с огромным животом, выступающим, словно гора. Лицо красное, язык высунут, пенистая слюна стекает по подбородку, скапливаясь на жестком воротнике. В выпученных глазах застыл страх; они шарили по сторонам в отчаянной мольбе о помощи.
Предостережение де Шальяка зазвенело в ушах Алехандро: «И еще одна вещь, может, самая главная: ни в коем случае не обнаруживайте тот факт, что вы лекарь». С горьким чувством он стоял, не предпринимая ничего, лишь глядя, как человек хватает ртом воздух, а его лицо все больше багровеет.