Дневник черной смерти
Шрифт:
– Мы знакомы совсем недавно, а вы уже так хорошо знаете меня.
– Выражение вашего лица даже постороннему человеку сказало бы о многом. – Она помолчала. – Я так понимаю, есть новости из Англии.
– Да. Я встревожен и одновременно рад. Возможно, скоро я смогу вернуть свою дочь – счастье, глубину которого измерить невозможно, – но чтобы спасти ее, мне нужно уехать, оставив все это. – Он сделал жест в сторону лежащих на столе страниц и посмотрел Филомене в глаза. – И, к моему величайшему сожалению, оставить вас.
– И долго вас не будет, как по-вашему?
Не было никакой уверенности, что он вообще вернется, но этого он говорить не стал.
– Может, недель пять-шесть, но мне кажется, значительно дольше.
Она положила на стол инструменты и взяла руку Алехандро в свою.
– Работа пострадает из-за вашего отсутствия.
– Может быть, но я так не думаю. Я оставляю ее в руках талантливого лекаря, не говоря уж о нашем общем друге там, наверху.
Она улыбнулась и покраснела.
– Это комплимент мне.
– Вы его заслужили. Уверен, вы далеко продвинетесь, пока меня не будет. А там, глядишь, де Шальяк поднимется с постели и тоже включится в работу. И только тогда, – Алехандро улыбнулся, – когда он будет стоять над вами со своим невидимым хлыстом, вы поймете, как сильно вам недостает меня.
Она рассмеялась и сделала шаг к нему.
– Я буду очень сильно скучать по вам.
Сердце у него заколотилось. Он обнял ее и притянул к себе.
– Признаюсь, и я тоже.
Тепло тела Филомены овеяло его, и в сознании возникла молитва, почти обвинение.
«Зачем, Господи, Ты снова воздвиг гору на моем пути? Ты сам свел меня с этой доброй женщиной, а теперь вынуждаешь покинуть ее. Да будет воля Твоя. Но может, хоть раз Ты сжалишься над одиноким евреем, и воля Твоя не будет сурова к нему».
Так Алехандро взывал к своему Богу, мысленно потрясая кулаком.
Сапоги были так прекрасно отполированы, что Алехандро видел в них собственное отражение. Одежда, которую он собирался взять с собой, была вычищена и уложена в сумку. Гильом спал на своем тюфяке, как будто завтрашнее утро не обещало ничего необычного. Алехандро подготовился к путешествию, как мог; оставалось лишь хорошенько выспаться в эту последнюю ночь в Париже, чтобы набраться сил для предстоящего путешествия. Увы, на это рассчитывать не приходилось – его сердце разрывалось на части.
В кабинет его привела незаконченная работа, которую приходилось бросать на середине, и женщина, вместе с которой он делал ее. Открывая дверь, он надеялся найти там Филомену, но комната оказалась пуста. На столе лежали последние выверенные страницы, и, глядя на них, он почувствовал гордость.
«Дай бог, чтобы я имел честь и дальше работать над ними».
Позади раздались негромкие шаги.
– Работа пострадает из-за вашего отсутствия, говорю это еще раз.
Он повернулся и увидел в дверном проеме Филомену. При виде ее у Алехандро перехватило дыхание. Длинные волосы волнами ниспадали по плечам на белую ночную рубашку. В руке она держала свечу, отбрасывающую мягкий, теплый свет на лицо.
– Вижу, вам тоже не спится, – сказал Алехандро.
– Может, я вообще больше не смогу толком спать до вашего возвращения. Мысли мечутся… то верх берет разум, и я мысленно возвращаюсь к рукописи, то меня переполняют эмоции. Не хочу, чтобы вы уезжали. Я только-только нашла вас. – Она посмотрела ему в глаза. – Неужели нет способа решить эту задачу как-то иначе, не отправляясь туда самому?
– Если бы такой способ существовал, моя дочь уже была бы здесь. Но с другой стороны, подумайте вот о чем: если бы не эта поездка, мы могли бы вообще никогда не встретиться.
– Даже думать не хочу о таком. Это было бы ошибкой Бога.
– Он не совершает ошибок. – Алехандро подошел к столу, где лежала кипа страниц. – Это, – сказал он с быстрым взмахом руки, – задумано Господом. Он дал мне возможность оставить на этой земле мою частичку, которая будет находить отзвук в умах людей еще долгое время после того, как меня не станет. Этот труд – создание разума де Шальяка, но во многих отношениях и я его создание. Я гораздо лучший лекарь, чем был бы, если бы не встретил его на своем пути. – Он помолчал. – Это тщеславие, знаю, твердить, что я причастен к этому шедевру, но не буду отрицать, что хотел бы оставить добрый след на земле. Это облегчит путь тем, кто пойдет следом за мной.
Филомена подошла и остановилась перед ним.
– В этом нет никакого тщеславия. Если бы все люди руководствовались такими стремлениями, наш мир был бы гораздо лучше. – Она замолчала; Алехандро тоже не произносил ни слова. – Мне будет недоставать наших с вами разговоров.
– И мне тоже.
– Вы рассказывали о своем дневнике, и… это вдохновило меня. Я тоже буду вести дневник, и, вернувшись, вы сможете узнать, что я чувствовала в ваше отсутствие.
Он улыбнулся.
– Вы должны также записывать, насколько продвинулись за день, чтобы я мог позавидовать, когда вернусь.
После недолго колебания она спросила:
– Вы разговаривали с Гильомом?
– Да. Он воспринял новость о моем отъезде так хорошо, как только можно было надеяться; счастье, что теперь у него есть товарищ, так ему будет легче. Хотя… пройдет несколько дней, и он загрустит, только тогда по-настоящему ощутив тяжесть нашей разлуки.
– Я пригляжу за ним, ведь как-никак у нас общее горе. – Филомена подошла совсем близко, без всякой ложной стыдливости обняла Алехандро и прижалась головой к его груди. – Пожалуйста, поговорите со мной, как с Гильомом. Успокойте мои страхи.
Алехандро обхватил ее руками, положив подбородок ей на макушку.
– Все будет хорошо, – сказал он, хотя внутренне не был в этом уверен. – У нас впереди еще много времени. – Он мягко приподнял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. – Обещаю, что вернусь, что снова буду держать вас в своих объятиях и тысячу раз запечатлею на ваших прелестных губах свой поцелуй.
Она слегка отодвинулась.
– Тогда пусть первая сотня этих поцелуев придется на сегодняшнюю ночь. Они станут залогом остальных.