Дневники казачьих офицеров
Шрифт:
Сделав визит представителям абхазского комиссариата и командующему войсками генералу Мадчавариани, я получил разрешение перевести казаков, бывших со мной, к Афону, а раненых устроить в Сухуме. Получил разрешение перевести позже раненых из Адлера на грузинскую территорию и выехать самому в Гагры и далее, а в случае, если большевики будут нас преследовать, условился об интернировании в Грузию. В помощи же оружием и патронами грузины категорически отказали.
Здесь же узнал, что Комитеты спасения Кубани и Черноморья, соединились в один Комитет под председательством И. П. Тимошенко. Узнав, что мы подходим с разрешением к Адлеру, он спешно выехал
В 10 часов отчалили от берега лодки с моей делегацией и беженцами в Крым, а в половине двенадцатого я выехал в Гагры. В Гагры потому, что я точно не знал, где расположились все мои части, а в городе можно было все это узнать. Кроме того, там же был и штаб Комитета спасения. Со мной из Сухума выехал и Илья, который мне очень помогал во всем, — это, конечно, был наш симпатизер.
16 сентября. В 19 часов наша лодка прибыла в Гагры, пришлось выждать темноты, чтобы иметь возможность высадиться, не обратив на себя внимания.
Высадившись, я устроился в гостинице «Временная», здесь же имели пристанище и члены Комитета спасения.
В гостинице меня сразу нашел секретарь Комитета полковник Калмыков, донец, который служил когда-то при атамане Сальского округа на Дону и состоял в Совете Союза Казачьих Войск в Петрограде (в 1917 году, до Октябрьского переворота. — П. С.). Полковник Калмыков произвел на меня удручающее впечатление: сам невзрачный, по теперешним убеждениям социалист, всех критикующий и считавший свой Комитет единственным и действительным выразителем воли и желания казаков. Из рассуждений Калмыкова было видно, что их Комитет ненавидит генерала Врангеля, Русскую Армию и что их желания расходятся с добрыми началами и постановлениями в Русской Армии в Крыму. Они преследовали цель достижения автономии Черноморской губернии и Кубани, так же как и Грузия, а о России совершенно не думали и слышать не хотели!
Сообщил мне Калмыков, что части мои названы Кубано-Черноморским отрядом и что это результат достигнутого соглашения между полковником Старицким и Тимошенко, что Старицкий согласился якобы исполнять требования Комитета и подчиниться ему. Части занимали позицию перед Хостой и Красной Поляной. Хоста и Красная Поляна занимались противником. Получил также сведения о том, что меня считают дезертиром! Полковник Калмыков предупредил, что Тимошенко приедет в Гагры 17 сентября, просил дождаться его и не ехать к частям, так как казаки очень озлоблены против меня и ехать к ним небезопасно! О генерале Муравьеве и его действиях он ничего не слышал.
В полдень приехал Тимошенко, а время с утра до полудня я использовал на знакомство с местной администрацией, грузинским офицерством; последние мне обещали посильную помощь.
Прибыл к Тимошенко. Он себя держал как главком и не говорил иначе как «у нас в отряде», «наш отряд лихой» и т. д. Он начал мне рисовать негодование против меня в частях и, когда я ему заявил, что думаю немедленно выехать к частям и узнать, в чем там дело, стал пугать, что, мол, там меня убьют, что многие оставшиеся офицеры едва дожидаются, чтобы со мной «разделаться» и так дальше. На все это я лаконично ему ответил, что не считаю себя преступником, кары, если она последует, я не боюсь, а ее и не будет.
Потерпев неудачу и поняв, что я ни перед чем не остановлюсь в исполнении своего желания ехать к частям, Тимошенко начал меня уговаривать о принятии совместных действий, указывая на то, что генерал Врангель не спасет никого, что нужно работать на свою идею — осуществление автономии Кубани и Черноморья, а потом видно будет, как следует действовать, и т. д. Говоря все это, он предупредил, что если я начну действовать самостоятельно и без них, то все крестьяне Черноморского побережья восстанут против меня, что крестьяне организованы ими в боевые дружины и выступят по первому сигналу.
На все это я ответил Тимошенко, что я работал всю войну, работаю и сейчас для Кубани и России, что работу без согласия генерала Врангеля не меняю, что считаю ее (идею об автономии. — П. С.) невыполнимой, а если Комитет и черноморские дружины намерены начать совместную борьбу с большевиками, я буду работать вместе с ними и принимаю всех в мои части. Передал также, что сейчас у меня нет никаких завоевательных целей, единственная цель — спасти тысячи моих казаков и сослуживцев, а это могу сделать лишь с помощью Крыма.
Тимошенко ответил, что и он может помочь, что у него достанет оружия и боевых припасов и денег для довольствия, лишь бы я согласился остаться у него. Я ответил, что помощь мне нужна сейчас, а не позже и если Комитет это сделает, то он покажет, что кубанцы ему дороги, и, конечно, со стороны казаков и меня не будет никаких подозрений. В конце концов, ни до чего мы не договорились и выехали на моторной лодке к Новому Городку, где комиссаром был друг Тимошенко, некий Михаил, который нас принял очень хорошо. О моей поездке я предварительно сообщил моему спутнику греку Илье и дал об этом знать Тимошенко (на всякий случай).
На рассвете прибыли лошади по приказу Тимошенко и мы вместе с ним выехали в Адлер. Отставать от меня Тимошенко никак не хотел.
18 сентября. Мы прибыли в Адлер и через полчаса в село Молдовка, где стоял штаб отряда моих частей. Обитатели Молдовки только поднимались, штаб спал. При проезде через селение казаки выскакивали из дворов и с выражением радости приветствовали меня. Видно было, что они меня ожидали, это высказывали и офицеры, прибежавшие позже ко мне. Никакой злобы они не высказывали, искренне все радовались моему прибытию и волновались, где я так долго задержался, жаловались на непорядок, происходящий в мое отсутствии.
Видя меня с Тимошенко вместе, вышедший навстречу полковник Старицкий был очень смущен и сконфужен и начал мне рассказывать все, что случилось за это время. Тимошенко поспешно распрощался, отговариваясь делами и обещая встретиться позже.
По докладам полковника Старицкого, начиная от урочища Умпыр он якобы никаких моих приказов не получал, а на мой вопрос, почему же он не доносил мне о своем отступлении и действиях, ничего не мог дельного ответить. Мол, не знал, где я нахожусь. Это, конечно, была ложь, так как все знали, что я поехал в Гагры, кроме него! О совместных разговорах и договорах с Комитетом он «понятия не имел» (?). Другими словами, полковник Старицкий ничего не знал и ничего не делал, был совершенно невинным во всем.